— Дура! — говорит Философ, обращаясь к бывшей супруге.

— А ты — не лайся! — огрызается та. — Научил девчонку всякой мерзости, так она, мало того, что матери хамит, еще и разный хлам в дом таскает. Я бы с радостью отдала эту черную дрянь Илье, да не нашла. Вот и рассказала про эту липовую училку, которая оказалась попросту твоей очередной шлюхой…

— Илья? — переспросил я, опять перебив Третьяковского. — А это — не Илья Ильич Сумароков часом?

— Он самый. Ему тогда чуть больше тридцати стукнуло, но молодой да ранний. Держал тамошнюю популяцию в ежовых рукавицах.

— Что же он мне впаривал, что сел чуть ли не случайно…

— Не сел, а — спрятался. По своим делишкам он вполне мог не присесть, а прилечь. Вышка по нему плакала… Ну в те дни, о которых я рассказываю, он был еще далек от идеи отдохнуть на нарах. Не чувствовал пока, что на воре шапка горит… Так вот, Люсьена разоряется, а Сумароков на Философа поглядывает с снисходительной такой улыбочкой, а потом и говорит:

— Отдайте, Евграф Евграфович «злой волчок» и разойдемся по-доброму.

— Это не моя вещь. Я ее взял лишь на время.

— Тогда мы попросим владелицу. Сейчас, кликну своих крокодильчиков, чтобы сбегали. Вы ведь ее неподалеку оставили, а они у меня резвые… Эй! — кричит он, обернувшись в сторону прихожей. — Тащите сюда свои хвосты!

«Ага, все-таки, засада, — думает Философ. — Нужно подать условленный сигнал, но как?.. Вряд ли мне дадут встать сейчас из-за стола… Еще эта дура торчит на виду! Поднимется суматоха, пристрелят невзначай, идиотку…»

Глава 20

Зачем прыгать к выключателю, когда можно погасить источник освещения, не вставая со стула. Философ берет бутылку и запускает ее в люстру. Одновременно он хватает бывшую супругу за руку и дергает ее вниз. Раздается стеклянный звон. Свет гаснет. Рой осколков осыпает стол. Вслед за Люсьеной, Философ падает на пол. И вовремя. Несколько вспышек, сопровождаемых грохотом выстрелов, разрывают на мгновение темноту. Когда они стихают, раздается истеричный голос Сумарокова:

— Идиоты проклятые! Вы что хотите, чтобы менты взяли нас за жопу!

Слышен топот убегающих, на улице взревывает автомобильный двигатель, визжат покрышки и все стихает. Хозяйка дома, плача, выбирается из-под стола. Ее незваный гость — тоже.

— Какого черта ты сюда приперся! — орет Люсьена на бывшего супруга. — Кто тебя звал! Одни несчастья от тебя!

— Я провожал дочь, — начинает оправдываться Философ. — Увидел «Мерседес» у дома, отправил ее за помощью.

Хозяйка идет на кухню, приносит свечи. Щелкая зажигалкой, подпаливает фитильки. Темную гостиную озаряет колеблющийся свет. Становятся видны следы разгрома. Кроме разбитой бутылкой люстры, пострадало и большое зеркало. В нем обнаруживаются звездообразные трещины в тех местах, куда угодили пули.

— Мое зеркало, — рыдает Люсьена. — Ты мне жизнь сломал, а теперь вот и зеркало…

— Зеркало целиком и полностью твоя заслуга, — парирует ее бывший муж. — Не пускай в дом кого попало! Ты что, не поняла, что они могли дочь твою забрать?

— Зачем им моя дочь? — тупо спрашивает она. — Им нужна только эта дурацкая игрушка!

— Ни черта ты не поняла, — отмахивается Философ. — Сейчас приедет милиция, объясняйся с ними сама.

Он уходит. И вовремя. Как раз из-за поворота вылетает милицейский «ГАЗик». Философ нарочито неторопливым шагом проходит квартал и натыкается на «Победу», которая стоит с погашенными фарами.