– А кем ты был до того, как начал преподавать математику? – спросила она.

– Учился математике и тому, как ее преподавать, – сказал я.

– А до того?

– А ты уверена, что было до…?

– Уверена, – сказала она. – Ты смотришь на мир, не как учитель.

– А как кто?

– Как солдат, – сказала она. – У тебя глаза солдата. Цепкий, внимательный взгляд, не упускающий ни единой мелочи. Ты все время обшариваешь местность, словно ищешь врага. Часто оборачиваешься и проверяешь, что у тебя сзади. Никогда не садишься спиной к двери. Ты похож на солдата на вражеской территории. Или на солдата, который так и не вернулся с войны.

Или на солдата, который свою войну всегда таскает с собой.

– И не пытайся мне врать, – сказала она. – Я знаю такие глаза. У моего отца были такие же.

– Где сейчас твой отец?

– Умер.

– Мне жаль.

– Ничего, это случилось довольно давно. Они с мамой погибли в автокатастрофе, так что меня воспитывала тетя.

– Мне жаль, – тупо повторил я. – Да, я был солдатом, но это было очень давно и очень далеко отсюда.

– Так ты вернулся по программе репатриации?

– Да, – сказал я.

– Морской десант?

– Спецназ, – сказал я. – Ошибки далекой молодости Цепь неверных решений, принятый на неправильном понимании картины мира. Впрочем, я не уверен, что и сейчас ее правильно понимаю, однако, кто вообще может таким похвастаться?

– И ты убивал людей?

– Много, – сказал я. – Прости, я не хочу об этом говорить.

Она была не тем собеседником.

Очень трудно объяснить гражданскому, тем более, женщине, тем более, в мирное время, что такое война на самом деле. И системные войны в этом плане мало отличались от досистемных.

Война никогда не меняется.

– Понимаю, – сказала она. – Папа тоже не любил об этом говорить.

– Поэтому пойдем лучше мороженого поедим, – сказал я. – Мы как раз недавно мимо торговой тележки проходили.

– Пойдем, – согласилась она.

Мы развернулись и принялись гулять по набережной в обратном направлении. Между нами повисло молчание, но это было не неловкое молчание, когда собеседники не знают, что сказать, чтобы не задеть друг друга, а спокойной и уютное молчание, когда оба знают, что в нужный момент нужные слова обязательно найдутся.

С Мариной у меня тоже получалось так молчать, и чем там дело кончилось? Я не успел, хотя я уже не уверен, что там в принципе можно было успеть.

Интересно, а когда в этом мире начнется эпоха войн за личное возвышение, Система мне квест на спасение Беллы выдаст? Или мы недостаточно долго знакомы? Или, поскольку я тут без приглашения, она вообще мое присутствие игнорировать будет?

На меня нахлынула очередная волна нехороших предчувствий.

До тележки с мороженым оставалось всего шагов пятьдесят, когда я увидел ее, и все встало на свои места, и паззл окончательно сложился внутри моей головы, и стало предельно ясно, что второй попытки и другого шанса у нас не будет, и все должно будет решиться в этом мире, или не решиться никогда.

Ладонь Беллы лежала в моей левой руке, и я невольно ее сжал, а правая моя рука легла на бедро, в позицию, идеальную для стрельбы, и пальцы сложились так, чтобы в любой момент принять прыгнувший из инвентаря «дезерт игл».

И еще я машинально шагнул вперед, стремясь закрыть Беллу своим телом, убрать ее с линии огня.