– Хатакэяма, ты должен назвать кого-нибудь. Ты назовешь, и мы с ним разберемся. Разве никто не нарушал закон в последнее время?

– Нет, никто, – ответил он сурово и выглядел при этом совсем взрослым.

– Ты уверен? Тогда мы выберем сами.

– Подождите! Я сказал вам неправду. Слушайте, я назову имя. Но не скажу почему.

Они ждали затаив дыхание; никто не хотел услышать свое имя.

– Где Ватари?

– Ватари? Он только что куда-то отошел.

– Вот, я называю его. Он стал дерзким. Если мы это не пресечем, он скоро совсем выйдет из-под контроля.

Его речь была чистым подражанием пятиклассникам. Тем не менее, произнеся это, Хатакэяма будто освободился и испытал облегчение, как человек, наконец-то вспомнивший что-то давно забытое. Его объявление вызвало радостный гомон:

– Давайте назначим время – после обеда!

– И место – пруд Тиараи.

– Я возьму складной нож.

– А я принесу веревку. Если он будет сопротивляться, мы его свяжем.

Пруд, уже зеленый от ряски, обступали деревья, окутывая все вокруг ровным блеском молодой листвы, и любой человек, проходящий мимо, погружался в зеленое сияние с головой, так что даже во рту чувствовался вкус этой зелени. Все они втайне наслаждались торжественным звуком своих шагов среди зарослей сазы. Шли молча, Хатакэяма и Ватари – в центре; никто из них не проронил ни слова. По дороге Ватари не выказал и тени страха – это раздражало его одноклассников, как если бы смертельно больной человек, доживающий, возможно, последние часы, вдруг встал с постели и куда-то побрел в одиночестве. Время от времени Ватари поглядывал на небо, просвечивающее через молодые листья деревьев. Остальные же так глубоко погрузились в собственные размышления, что не обращали на это внимания. Хатакэяма шагал размашисто, наклонив голову и засунув левую руку в карман. Он старался не смотреть на Ватари.

Остановившись, Хатакэяма вскинул над головой руки, торчащие из закатанных рукавов рубашки.

– Стойте! Тихо!

Пожилой садовник катил по дорожке тачку в сторону клумб.

– Так-так, похоже, вы задумали какую-то пакость, – произнес он, увидев их.

– Старый грязный попрошайка! – ответил кто-то. Ходили слухи, что старик собирает вещи, которые выбрасывают обитатели пансиона, и питается объедками от школьных обедов.

– Все, он ушел, – сказал М. и выжидательно посмотрел на Хатакэяму.

– Да. Ну что ж, Ватари… – впервые Хатакэяма посмотрел ему прямо в глаза. Все, включая Ватари, стояли с непривычно серьезными лицами. – Ты слишком много возомнил о себе.

На этом обвинительное слово закончилось. Подсудимый признан виновным, однако приговор, который нужно привести в исполнение, еще не оглашен. Судья застыл, скрестив голые руки, и поглаживал пальцами предплечья. И Ватари воспользовался этой заминкой – он вдруг кинулся к Хатакэяме, будто собираясь вцепиться в него. Хатакэяма стоял спиной к пруду, и когда Ватари резко затормозил, камешки и земля из-под его ног со слабым плеском скатились в воду. Это был единственный звук. Со стороны казалось, что двое слились в объятии, словно утешая друг друга. Чтобы удержаться на ногах и не упасть навзничь, Хатакэяма раскинул руки, подставляясь под уже спланированное нападение. Зубы Ватари – ровные и острые, как у девушки или даже кошки, – вонзились в молодую плоть. По руке Хатакэямы заструилась кровь, но оба – и напавший, и укушенный – хранили молчание. Хатакэяма даже не ахнул.

Легкое движение – и объятия распались. Облизывая губы, которые от крови стали краснее, чем обычно, Ватари застыл, не сводя взгляда с раны на руке Хатакэямы.