|
Вдруг Элейн оказывается точно в ином времени — на прямоугольной лужайке, окруженной бордюром из однолетников; сопровождающие нервно поглядывают на нее с недовольными улыбками. Они спешат препроводить ее в дом по соседству, где ее ждет тщательно «запущенный» сад, где растущие в беспорядке маки, скабиозы, ромашки и таволга украшают конец участка длиной в пятнадцать метров.
Она ищет хитроумное устройство сада, толковый подбор растений, интересные цветовые комбинации и сочетание знания тонкостей садового устройства с оригинальностью. Ей редко удается найти то и другое вместе. Слишком часто искусные садоводы зря тратят силы на осуществление крайне неудачного замысла, либо многообещающий дизайн выглядит совсем не так выигрышно из-за неверно подобранных растений. Возьмем, к примеру, вот этот длинный палисадник. Хозяева очень ловко и умело замаскировали длинное и узкое пространство, насажали кустарников и цветов и устроили тропинку, ведущую к фокусной точке в конце палисадника. Но вот в качестве фокуса выбрали заросли травы пампасной — неотъемлемого атрибута пригородного садика в стародавние времена; растет себе, безвкусная и пошлая, среди ковра более приемлемых цветов и растений. Что здесь не так? Элейн, хмурясь, обозревает заросли пампасной травы и что-то пишет в блокноте. И тут в ее мозгу снова появляется Кэт — вкупе с еще одним садом.
Кэт говорит «А можно и мне тоже?»
«Нет», — отвечает Элейн. Кэт четыре года, ей десять. И она делает сад. Насыпав земли в старый жестяной поднос, она раздумывает над тем, что и как посадить. Лужайка сделана из мха, там — кустик пушистой сурепки, здесь — купы незабудок, пучок очитка с крыши гаража: уже тогда Элейн знала, как что называется. Даже сегодня она явственно видит тот сад.
Она не забыла его. Может статься, так оно и началось — в то весеннее утро, когда ей было десять лет. Но теперь, когда она уже заканчивает творить и сажает в землю букетик «сережек» с дерева, призванных изображать плакучую иву, она осознает, что за ее спиной маячит Кэт.
«Можно я еще такой штуки принесу?» — спрашивает Кэт и показывает на мох. Она подобралась поближе — маленькая и незаметная фигурка. И просит.
Элейн не обращает на нее внимания. Кэт для нее всего лишь незначительное возмущение на дальней границе поля видимости. Элейн размышляет, из чего можно сделать пруд. Ну конечно! Из зеркала!
Где бы найти маленькое зеркальце вроде того, что мать носит в сумочке? Можно ли будет попросить его у матери?
Кэт снова здесь: «Вот». И протягивает цветок анютиных глазок — огромный, мясистый, аляповатый. Ее приношение для сада.
Элейн хмурится. «Не надо было тебе это рвать, — строго говорит она. — Ты же знаешь, тебе ничего рвать нельзя». И неужели она не видит, что цветок испортит весь ее сад? Он сюда не подходит — ни по размеру, ни по форме, ни по цвету.
Добрая старшая сестра приняла бы подношение, нашла бы, куда пристроить цветок. Она пялится на диссонирующую со всем прочим траву пампасную в этом лондонском саду и гадает, кто мог радостно вручить подарок. Муж? Золовка? Подруга?
Ее отношение к саду резко изменилось. Она больше не может судить беспристрастно. Конечно, золотой медали он не заслуживает, да и серебряной тоже, но неожиданно для себя она присуждает ему третье место, несмотря на траву пампасную, а может, именно из-за нее. Кэт вмешалась и тут.
Но вот осмотр выставленных на конкурс садов окончен, и Элейн пригласили домой к одному из организаторов — отдохнуть и подкрепиться. С ней обращаются с величайшим почтением и уважением, и это льстит; разумеется, она согласилась участвовать бесплатно: хорошая реклама — никогда не знаешь, что выгорит из этого мероприятия; что книги будут продаваться — это точно, а то и какой интересный заказ подкинут. |