|
– Такой же действенный, как все, что хранится в моем ящике с целебными травами». Она взяла своего полосатого кота, Филомена, который, воспользовавшись привилегиями солидного возраста, проспал все эти волнующие события, и положила его себе на колени. Подложив в огонь яблоневое полено, целительница села прямее и стала смотреть, как оно расцветает гирляндой алых цветов. В пламени она найдет ответы. И когда пламя охватило яблоневое дерево и обняло его малиновыми и оранжевыми руками, она стала думать об истерзанном человеке и странной руке, которую он вез. Да, она сказала великану правду: она узнает, когда преследователи будут возвращаться. Она увидит это в дыму и огне. * * * – Сосна, – фыркнул следопыт, коренастый баварец, служивший при собственном охотничьем доме Генриха, передавая ему фляжку. – Мы часто мажем ею сук, чтобы к ним до срока не лезли кобели. А потом мы ее смываем, оставляя совсем чуть-чуть. Они ее обожают. Поскольку отряд преследователей нуждался в отдыхе, а Фенрир не замедлял бега, пса настигли только на закате следующего дня. Две гончие подобрались к нему в зарослях кустарника, где он спал, и поплатились за это жизнью. При этом они стащили у него с ошейника фляжку, а потом Фенрир бежал от превосходящего численностью противника. Генрих выругался: – Значит, мы все время ехали по ложному следу? – Да. Кто-то помог им нас провести, – хмыкнул его соотечественник, отодвигаясь за пределы досягаемости своего командира. Хотя правая рука Генриха была на перевязи, левая могла нанести не менее жестокий удар. Генрих шагнул было к виновнику своей очередной неудачи, но эти слова его остановили. – Им кто-то помог? Конечно. Они не смогли бы увезти его намного дальше. Пленник был едва жив. – Он несколько секунд ходил взад и вперед. – Они где-то спрятались. Позади. Ты, – он ткнул пальцем в одного из своих людей, – немедленно вернешься в Виттенберг. Ты должен встретить архиепископа уже в дороге. Мы будем ждать его на перекрестке дорог у того места, где мы въехали в лес. А вы, отребье, в седла! Едем. Солдаты, которым удалось поспать считанные часы, надеялись на отдых. Однако они знали, что перечить или ворчать нельзя. Следопыт, будучи не лишен хитрости, знал, как задать очевидный вопрос: – Хозяин, лес-то позади нас большой. Как мы узнаем, где начать искать? Генрих презрительно усмехнулся: – А еще называешься следопытом! Мы ищем знак. Очень ясный. – Он посмотрел на фляжку, а потом ударил ее о ствол дерева, разбив ее на куски. Собаки заскулили, пытаясь спрятаться от сильного, неотвязного запаха сосны. – Когда твои гончие снова начнут вести себя так, мы поймем, что приехали. Генрих прыгнул в седло и вдавил пятки в бока лошади. Та сразу перешла на галоп, и его солдаты, ворча вслед удаляющейся спине, поехали за ним. * * * Как это ни странно, первым из трех проснулся Жан. Пробуждение не было трудным: ему не пришлось карабкаться из глубин и вырываться из объятий вязкого моря видений. Насколько он мог вспомнить, он ничего не видел во сне. Его не тревожили иллюзии, в которых бы его преследовали враги, реальные или вымышленные. Его не пробудили какие-то звуки. И дело было не в том, что он больше не мог бы спать: какая-то часть его существа не хотела просыпаться. Она пыталась закрыться от мира, сдвинув занавеси ресниц. Но нечто властно требовало, чтобы он проснулся. Он стал искать ее, как только его веки разомкнулись, – и сразу же увидел, словно кто-то предусмотрительно положил ее так, чтобы первый же его взгляд упал именно на нее. |
