|
Генрих фон Золинген даже перестал одеваться, как наемник. Его черные строгие одежды и коротко остриженные светлые волосы делают его похожим на священника». Однако неровный розовый шрам, пролегший от правой брови почти до самой челюсти, не слишком подходил священнику. Память Чибо сохранила картины, на которых Генрих держал в руке оружие. Самая последняя – когда капитан уничтожил свидетелей, своих бывших солдат. Это прошло не так эффектно, как хотелось бы архиепископу: пьяным дурням просто перерезали горло. Но Чибо всегда полагал, что смерть – наилучшая прелюдия к оргии. – Боль и удовольствие, да, Генрих? Генрих фон Золинген продолжал смотреть поверх голов своего господина и облепивших его обнаженных шлюх. Баварец сопровождал этого человека уже восемь лет и совершал для него самые чудовищные деяния. Как верный сын Церкви он считал своим долгом борьбу с протестантской ересью. «Но почему, – подумал Генрих уже в тысячный раз, – Мать Церковь допускает, чтобы ее защищали подобные люди?» Это всегда ставило его в тупик – контраст между плотью и верой. Святой бунтовщик Лютер (который хотя бы был добропорядочным немцем) в этом отношении совершенно прав. Рим неимоверно развращен. Но нельзя изменить Церкви, снова сказал он себе. Генрих знал, что его господину известны его чувства. Вот что давало выродку власть над ним. И немцу это претило. – Мне подготовить наш отъезд на рассвете? – На рассвете? Какая отвратительная мысль! До него остались считанные часы. А мои кошечки не дали мне отдохнуть. Одна из кошечек подняла руку и царапнула ногтем по голой ляжке архиепископа. Генрих поспешно отвел взгляд. – Но милорд высказывал пожелание ехать быстро. Наш… талисман ждут в Риме. – Ждут. Но не вчера и не завтра. Если мы сядем на корабль, ожидающий нас в Тулоне, то попадем туда через десять дней. Этого достаточно. И потом, епископ, мой новый друг, – тут Джанкарло Чибо махнул рукой в сторону голого зада, видневшегося между парой засахаренных ляжек, – попросил, чтобы я присутствовал при казни, которая состоится завтра вечером. То есть я хотел сказать – сегодня. Будут сожжены шестеро еретиков-ткачей, а в завершение действа еретику-графу отрубят голову. Кто бы мог подумать, что католический властитель вот так отвернется от своей Матери Церкви? – Жирный Генрих Английский отвернулся. – Вот именно, мой осведомленный друг. Таких Генрихов больше быть не должно. Так что мое присутствие играет важную роль. Рим открыто заявляет о своей позиции. Если, конечно… – Чибо поманил к себе Генриха, и офицер неохотно наклонился. Шепотом архиепископ добавил: – Прошлым вечером во время пира я получил очень интересное послание от соперника хозяина этого дома. Епископ Анжерский тоже претендует на орлеанскую епархию. Он считает, что я могу на это повлиять. Утром отправишься к нему. Узнай, что он мне предлагает. – Да, милорд. – Можешь уходить. Иди-иди, я хочу еще немного поразвлечься. Или, может, ты решил посмотреть и поучиться? – Я пойду в храм, милорд, и помолюсь о своих грехах. – Хорошая мысль. – Архиепископ несильно лягал своих кошечек, чтобы те просыпались. – Помолись и обо мне. * * * Если архиепископ Сиенский благодушествовал, то епископ Тура несколько часов спустя испытывал совершенно противоположное чувство. Пока все шло по плану, и оргия имела большой успех. Но теперь его оторвали от развлечений, чтобы сообщить о том, что главный момент празднества оказался под вопросом. |
