|
А когда они наконец оказались у цели, даже он, редко прибегавший к крестному знамению, последовал примеру лодочника и перекрестился. Немалую часть жизни Жан проводил в подобных местах: этого требовала его профессия. Он бывал в тюрьмах и узилищах, куда никогда не заглядывало солнце, где были только вонь обреченных и крики отчаявшихся. Но эта крепость! В ней словно сосредоточилось все зло, все пороки королевства. Она присела над водой, как гигантская ядовитая жаба, и, когда они проплыли под ее стенами, Жану показалось, будто его засасывает в ее пасть. – Проклятый Тауэр! – пробормотал лодочник и снова осенил себя крестом. Наемнику полезно знать языки, и во время кампании Жан выучил английский достаточно хорошо, чтобы понять, что эти слова имеют второе значение: «Кровавая башня». Лодка заплыла под решетку, которую перед ними медленно подняли, и царапнула бортом о деревянный причал, где лодочник задержался ровно настолько, чтобы Жан и его скудный багаж оказались на берегу, а потом сразу же отчалил, поспешно вернувшись на открытую воду и даже не оглянувшись. Те же невидимые руки, что подняли решетку, сразу же ее опустили. Жана ожидали, и тем не менее ему пришлось простоять на пристани достаточно долго, чтобы ощутить леденящий холод. Вода, плескавшаяся у причала, словно говорила на множестве языков, и ее речь эхом отдавалась от низкого свода. Наконец по камням загремели сапоги, звякнул металл – и сквозь тьму еле пробился неверный мигающий свет. – Ромбо? – Да, мсье. – Иди за мной. Призрачный офицер провел Жана по лабиринту переходов, и наконец они поднялись по длинной винтовой лестнице. Помещение оказалось неожиданно светлым и теплым. Палач ожидал увидеть только тюфяк в углу камеры или каморку под эшафотом. А здесь имелся лежак, в очаге пылал огонь, на каменный пол была брошена овечья шкура, а на столе обнаружилось даже вино, хлеб и сыр. – Благодарю, мсье, – обратился Жан к офицеру, который, как теперь стало видно, был высоким, белобрысым и довольно молодым. Его голос мог бы принадлежать человеку куда более старому. – Мое имя Такнелл, и все это приготовил для вас не я, – ответил офицер на том совершенно лишенном напевности французском, на котором обычно говорят англичане. – Можешь поблагодарить королеву… – Он замялся и покраснел так, что его молодость стала еще более заметна. – Я имел в виду Анну, твою… Конечно, как ты знаешь, она уже не королева, иначе ты не оказался бы… – Он помолчал, а потом опустил взгляд и договорил: – Не оказался бы здесь, наверное. Выдав себя этим неожиданным взрывом чувств – он и правда был совсем мальчишка! – офицер собрался уйти. Жан поднял руку, остановив его. – Мсье, не будете ли вы так добры… Когда мне предстоит встретиться с моей клиенткой? Изумленный этим словом, Такнелл посмотрел на палача по-ново. – Утром, после ее молитвы. Ты выполнишь это… свою работу… следующим утром. Кивок – и он ушел. Жан поел и выпил вина. Оно оказалось превосходным: нагретое и приправленное медом и какой-то незнакомой травой. Удивляясь собственной удаче, он завернулся в плащ, придвинул лежак к огню и быстро провалился в глубокий сон. Сновидений почти не было, только перед самым рассветом ему привиделось, будто кто-то волочет его по затхлому коридору. В хватке чудилось нечто тревожащее, а проснувшись, он обнаружил, что рука, за которую его тащили во сне, болит. Вскоре Такнелл принес ему еды и некрепкого пива, а потом вернулся, чтобы снова провести его по витой лестнице на свет. |
