|
Скрытая засохшими люпинами и разросшимся кустом калины, который она старательно подстригала, Ава увлеченно напевала, и ее пение приводило в бешеный восторг резвящихся в траве собак. Ее одежду составляли фиолетовые рабочие брюки из грубой хлопчатобумажной ткани и футболка с короткими рукавами. Светлые волосы с выгоревшими на солнце прядями были небрежно сколоты карандашом на затылке. Руки Авы огрубели от работы в саду, короткие обломанные ногти почернели, но на щеках играл здоровый румянец, а светло-зеленые глаза сверкали, как весенняя лужайка под дождем. Ава обожала возиться с землей в любую погоду и редко страдала от холода. В свои тридцать семь Ава казалась цветущей девушкой. В ней ощущались внутренняя сила и умиротворенность, словно сияние ее сердца проникало сквозь поры, как пробиваются сквозь облака солнечные лучи. Ее лицо было по-настоящему красивым, хотя и не отвечало расхожим представлениям о «хорошеньком личике». Черты его не отличались правильностью: чуть длинноватый прямой нос и крупный чувственный рот выглядели немного неуместно на маленьком лице. Но если каждая черта в отдельности не привлекала внимания, вместе они придавали лицу особую выразительность, живость и одухотворенность. Яркое своеобразие характера делало Аву неотразимой. Никто не любил эту женщину больше, чем ее муж, Филипп Лайтли и трое их детей — Арчи, Ангус и Поппи.
— Эй, Кустик! — позвал жену Филипп, уверенным шагом пересекая лужайку. Берни, мохнатый сенбернар, и Тарквиний, молодой Лабрадор, тотчас прервали игру и с радостным визгом бросились хозяину под ноги, едва не повалив его на траву. Филипп нежно потрепал собак по головам и прогнал легким взмахом руки. Мистер Лайтли был на пятнадцать лет старше жены, но выглядел моложаво. Высокий рост — шесть футов четыре дюйма, прямая осанка, широкие плечи. Большую часть времени Филипп проводил у себя в кабинете, работая над полной историей вин, или за границей, посещая виноградники. В отличие от большинства писателей он не питал пристрастия к одиночеству. Мистер Лайтли любил шумные охотничьи сборища и вечеринки, заканчивающиеся лишь под утро, ему нравилось поговорить об истории и политике за бокалом доброго портвейна и хорошей сигарой. Он с удовольствием задерживался после воскресных церковных служб, чтобы провести пару часов в компании с жителями Хартингтона, и каждое лето приглашал горожан к себе в усадьбу, щедро угощая их вином и сыром. Все обожали Филиппа за истинно английское остроумие, хотя соль его тонких каламбуров чаще всего ускользала от тех, для кого они предназначались. Ава всегда смеялась над шутками мужа, несмотря на то, что знала их все наизусть. Филипп Лайтли неторопливо приблизился к цветочному бордюру. Красивой лепки лицо, высокий лоб и круглые очки на аристократическом носу придавали ему внушительный вид. Он постоял, с улыбкой прислушиваясь к мелодичному пению жены, и снова выкрикнул ласковое прозвище, которое выдумал, когда только начинал ухаживать за Авой. — Кустик, дорогая! — О, это ты? Привет! — отозвалась Ава, выползая из зарослей. В волосах у нее запутались листья, на щеке темнел мазок грязи. Она поднялась, вытирая нос тыльной стороной ладони. — Надеюсь, ты не забыла о Жан-Поле? Удивленное лицо Авы оказалось красноречивее любых слов. Филипп снисходительно усмехнулся. Его жена отличалась невероятной рассеянностью. Все ее внимание занимали деревья и цветы в любимом саду. — Что ж, — вздохнул он, глядя на часы, — Жан-Поль будет на станции через полчаса. — О Господи! Я совершенно упустила из виду, что он приезжает. Даже не приготовила гостевой домик. — Ничего страшного. Он молодой и отлично выспится в спальном мешке, — заверил жену Филипп, зябко скрестив руки на груди. Несмотря на кашемировый свитер и шарф, его пробирала дрожь. — Слушай, я его встречу и привезу домой, а дальше дело за тобой, Кустик. |
