Он экспериментирует. Когда пытается прибавить шагу, тележка катится быстрее. Когда замедляет шаг, тележка катится медленнее.

Хотя до счастья еще далеко, эксперименты эти вызывают у него чувство глубокого удовлетворения. И Рэндол идет, идет, идет вперед, наконец-то получив возможность распробовать, какой он, вкус свободы.

Наступила ночь, но даже в темноте, даже в проулках, в этом мире, раскинувшемся за стенами «Милосердия», больше видов, больше звуков, больше запахов, чем он может вобрать в себя, не впадая в панику. Поэтому он не смотрит ни вправо, ни влево, идет, уставившись на тележку, которую катит перед собой, вслушиваясь только в стук колес.

Он продолжает двигаться.

Тележка — та же полоска кроссворда из клеточек, только на колесах, и в ней не просто пакеты с алюминиевыми банками и стеклянными бутылками, но и его надежда на обретение счастья, его ненависть к Арни О'Коннору.

Он продолжает двигаться.

Глава 92

В домике с фигурками единорогов на воротах и окнами, с вырезанными на синих ставнях звездами и полумесяцами, Кэти Берк сидела на кухне, читала роман о королевстве, где правили бал маги и колдуны, ела миндальные пирожные и пила кофе.

Уголком глаза заметила движение, повернулась и увидела Джонатана Харкера, стоящего в дверном проеме между кухней и темным коридором.

Его лицо, обычно красное от солнца и злости, стало белее мела. Со встрепанными волосами, весь в поту, он походил на малярийного больного.

Хотя глаза его дико сверкали, хотя руки непрерывно ощупывали футболку, заговорил он кротко и обаятельно, с интонациями, которые совершенно не вязались с его внешностью и внезапным появлением в доме без приглашения: «Добрый вечер, Кэтлин. Как поживаете? Заняты, я уверен. Как всегда, заняты».

Подстраиваясь под его тон. Кэти спокойно положила в книгу закладку, закрыла ее, отодвинула в сторону.

— Все могло пойти не так, Джонатан.

— Возможно, и не могло. Возможно, для меня не было никакой надежды.

— В том, что все так обернулось, есть доля моей вины. Если бы мы продолжили наши беседы…

Он вошел на кухню.

— Нет. Я слишком многое прятал от вас. Не хотел, чтобы вы узнали… какой я.

— Я просто показала себя никудышным психиатром.

— Вы — добрая женщина, Кэти. И очень хороший человек.

Странность этого диалога, ее самобичевание, его лесть, бросались в глаза, и Кэти лихорадочно думала о том, к чему может привести эта неожиданная встреча и как ей должно себя вести.

Но тут вмешалась судьба: раздался звонок.

Она посмотрела на телефонный аппарат.

— Я бы предпочел, чтобы вы не брали трубку, — сказал Харкер.

Она осталась на месте, решив не противоречить ему.

— Если бы я настояла на том, чтобы вы приходили ко мне на беседы, то могла бы распознать признаки того… что вам грозит беда.

Третий звонок.

Он кивнул, на лице появилась вымученная улыбка.

— Могли бы. Вы такая проницательная, такая понимающая. Вот почему я боялся говорить с вами.

— Почему бы вам не присесть, Джонатан? — Она указала на стул у стола.

Пятый звонок.

— Я так устал, — признался он, но не шагнул к стулу. — Я вызываю у вас отвращение… тем, что сделал?

Она тщательно выбирала слова.

— Нет… Я испытываю… скорее печаль.

После седьмого или восьмого звонка телефон замолчал.

— Печаль, — продолжила она, — потому что мне очень нравился человек, которым вы были… Джонатан, которого я знала.

— Пути назад нет, не так ли?

— Я не хочу вам лгать.