Еще не испытывая отвращения к себе, но более чем раздраженный собственной пассивностью, Брюс откинул одеяло, перебросил ноги через край кровати, сунул в шлепанцы. Из стенного шкафа достал тонкий больничный халат, надел поверх пижамы.

В коридоре третьего этажа Дорис Мейкпис, главная медсестра смены, сидела в одиночестве на сестринском посту. Брюс прекрасно помнил ее заботу и внимательность, проявленную во время последней госпитализации Ренни.

Медсестра Мейкпис с головой ушла в свои мысли, уставившись на часы, которые висели на противоположной стене коридора.

Брюс не помнил случая, чтобы главная медсестра смены или даже простая медсестра сидела без дела на сестринском посту, с которым поддерживали связь все больные, находящиеся на этаже. У медсестер всегда хватало работы.

Дорис даже на их фоне выделялась особенным трудолюбием – энергичная, веселая, усердная, неугомонная. Теперь же пациенты, похоже, нисколько ее не интересовали, и она даже скучала. То ли надеялась, что стрелки часов под ее взглядом побегут быстрее, то ли мыслями находилась далеко за пределами больничного коридора и часы даже не видела.

Как и прежде, он мог раздувать из мухи слона. Всем по ходу рабочего дня время от времени требовался короткий, на несколько минут, перерыв.

Когда Брюс проходил мимо сестринского поста, Дорис Мейкпис вышла из транса, чтобы спросить:

– Куда-то идете?

– Хочу немного прогуляться, может, навестить одного-двух пациентов.

– Оставайтесь поблизости, чтобы мы могли вас найти. Возможно, скоро мы пригласим вас вниз, на обследования.

– Не волнуйтесь. Далеко я не уйду, – пообещал он и обнаружил, что не идет, а едва волочит ноги, и не потому, что не может идти нормально. Просто подумал, что в данной ситуации лучше продемонстрировать собственную слабость.

– Не переутомитесь. Чем быстрее вы ляжете в кровать и отдохнете, тем будет лучше.

В голосе медсестры Мейкпис не слышалось ни характерной живости, ни привычной теплоты. Наоборот, если Брюс что и слышал, так это холодную властность, граничащую с презрением.

Он остановился у соседней палаты, чтобы взглянуть на пациентов. Знакомых не увидел.

Удаляясь от сестринского поста, спиной он чувствовал взгляд медсестры Мейкпис. И понимал, что не сможет выйти на лестницу, пока она за ним следит.

В палате 318 ближняя к двери кровать пустовала, а на второй сидел мальчик лет девяти. Он пролистывал журнал комиксов с таким видом, будто не находил в нем ничего интересного.

Брюс вошел в палату.

– Когда-то давно я написал несколько комиксов. Правда, о ковбоях и лошадях, а не об инопланетянах, космических кораблях и супергероях, поэтому тебя они, наверное, только вогнали бы в сон. Как твое имя, сынок?

Настороженность мальчика, скорее всего, объяснялась его застенчивостью.

– Тревис.

– Прекрасное имя, всегда имя героя, и идеальное для вестерна, – Брюс указал на окно, за которым небо затянули черные облака. – Как думаешь, Тревис, может пойти снег?

Мальчик отложил журнал комиксов.

– Они забрали у вас «Блэкберри»?

– У меня нет «Блэкберри» и никогда не будет. Я предпочитаю разговаривать с людьми, а не набивать им сообщения, но я старше Великой китайской стены и закостенел в своих привычках.

– Они забрали мой этим утром, – Тревис бросил взгляд на дверь в коридор, словно не хотел, чтобы их подслушали. – Они сказали, что отправка сообщений мешает работе больничного оборудования.