Они уходят, тихо прикрыв дверь.

И тут ребенок открывает глазки, машет ручонками и кричит.

Голос Сесили за кадром (заглушая вопли ребенка).  Доктор! Доктор!

(31)

Кадр исчезает. В комнате Сесили. Она проснулась и тревожно смотрит на Фрейда.

Сесили.  О чем вы думаете?

Фрейд.  О своем прошлом.

Сесили.  Я хотела убить свою мать?

Фрейд. Да. Или, точнее, этого хотели не вы, а девочка Сесили, которая «воскресла» и узнала, что выгоняют Магду.

Сесили (с отвращением).  Девочка Сесили была маленьким чудовищем.

Фрейд.  Нет. Она была ребенком. И все. Я победил, Сесили. По‑моему, благодаря вам я понял нас, понял нас обоих. И понял, что я могу нас излечить (Пауза.)  Вы знаете миф об Эдипе?

Сесили.  Он убил своего отца, женился на своей матери и выко­лол себе глаза, чтобы больше не видеть дела рук своих. Пра­вильно?

Фрейд.  Каждый человек – Эдип. (Пауза.)  Я должен расска­зать вам немного о себе. При неврозах, я считал, виновны родители и невинны дети. Это объясняется тем, что я ненавидел своего отца. Теперь надо перевернуть понятия.

Сесили.  Значит, виновны дети!

Фрейд (с улыбкой).  Никто не виноват. Но именно дети…

На экране – комната в отеле.

Мать Фрейда тихо открывает дверь, бесшумно подбирается к постели.

Фрейд.  Я обожал мою мать: она кормила меня грудью, ласкала, она брала меня к себе в постель, и мне было тепло. (Сняв халат, она ложится рядом с ребенком, а тот, закрыв глаза, словно во сне, прижимается к ней и каким‑то ревнивым жестом обнимает ее за шею.)  Я любил ее во плоти. Сексуально.

Кадр исчезает.

Мы снова в комнате Сесили.

Сесили.  Вы хотите сказать, что я была влюблена в отца?

Фрейд (говорит, словно с самим с собой; кажется, что он почти уснул).  Я ревновал к отцу потому, что он обладал моей матерью. Я одновременно и любил, и ненавидел его.

Сесили слушает, но как бы переводя слова Фрейда на себя: ведь она слышит рассказ и о себе самой.

Сесили.  Я ревновала. Да. Он ее любил. Магда всегда доставля­ла мне удовольствие, отец не дорожил ею, и потом он унижал мою мать в нашем же доме. Я была соучастницей этого.

Фрейд.  Мой отец был мягким и добрым, глубоко порядочным. Я обвинял его в слабости. Мысленно я считал его трусом. Мне хотелось бы иметь отца столь же сильного и сурового, как Моисей.

В какой‑то комнате старый, ласковый и тихий Якоб сидит на стуле, покуривая трубку.

В то мгновение, когда за кадром раздается голос Сесили, госпожа Кёртнер с глубоко печальным лицом садится на другой стул.

Голос Сесили за кадром.  Она была несчастна. Она каза­лась мне суровой, потому, что ей всегда приходилось подавлять свои чувства. Я отдавала предпочтение Магде, которая была злой, но нежной.

Голос Фрейда за кадром.  Я искал других отцов: среди своих профессоров и коллег. Но стоило им проявить хоть какую‑то слабость, я бросал их. В них я ненавидел свою собственную слабость.

Отец Фрейда и мать Сесили, кажется, слушают эта исповеди с какой‑то покорной кротостью.

Голос Фрейда за кадром.  Я был ревнивец! Ревнивец! Из ревности я обвинял отца в том, что он не способен ни воспитать, ни даже прокормить свою семью. Это было неправдой: его разорил антисемитизм.

Голос Сесили за кадром.  Мой отец имел любовниц, а рев­новала я только к Магде. Потому что он делил с ней постель. Магда свела меня с ума.

Мы снова видим маленькую Сесили и Магду, которая в своей комнате укладывает чемоданы. Она опустилась на колени, чтобы закрыть один из них.

Слезы струятся по ее щекам… Она говорит, заикаясь от ярости.

Магда.  Она меня прогнала, а он и пальцем не шевельнул.