Малвина ожидала наверху, на скалах. Волны звали ее вниз. Днем он чуть не умер со страху; теперь она поняла — он не придет. Она смотрела, как взлетает пена, волны звали ее, на мгновение ей пришла в голову мысль броситься вниз. Так она покончила бы счеты с жизнью. Но ей хотелось жить, хотелось уехать из Ильеуса, работать, стать самостоятельной, найти себе место в этом мире. Что толку, если она умрет? Она бросила в волны свои тщательно разработанные планы, соблазны Ромуло, его клятвы, разорвала и кинула в воду записку, которую он написал ей через несколько дней после приезда в Ильеус. Малвина поняла, что совершила ошибку, ибо видела только один способ выбраться отсюда: опершись на руку мужчины — мужа или любовника. Почему? Не влияние ли это Ильеуса, который внушил ей неверие в собственные силы? Почему надо уезжать, обязательно держась за чью-то руку, связав себя обещанием, взвалив себе на плечи непосильную тяжесть долга? Почему не отправиться на завоевание мира одной? Да, она уйдет, но не через дверь смерти, ведь она так хочет жить, жить свободной, как безбрежное море. Она взяла туфли, спустилась со скалы и принялась обдумывать новый план. На душе стало легче. Пожалуй, лучше, что он не пришел: разве можно жить с трусом?

О вечной любви, или о Жозуэ, преодолевающем стены

В той серии сонетов, которые посвящались «равнодушной, неблагодарной, надменной и гордой М…» и печатались курсивом в отделе смеси «Диарио де Ильеус» рядом с извещениями о рождениях, крестинах, смертях и браках, Жозуэ неоднократно в вымученных рифмах утверждал, что его отвергнутая любовь вечна. Страсть учителя вообще была отмечена многими высокими качествами, каждое из них было замечательным само по себе, но больше всего места на страницах газеты он уделял ее вечному характеру. Эта «вечность» доставалась учителю в поте лица, ибо ему приходилось трудиться над александрийским и десятисложным стихом, подыскивая рифмы. В пылком многословии любовь Жозуэ еще больше разрослась и достигла пределов бессмертия, когда наконец гордость Малвины, потрясенная убийством Синьязиньи и Осмундо, оказалась сломленной и между ними начался флирт. То был период длинных поэм, прославлявших эту любовь, которую не убьет время и не разрушит даже смерть. «Вечная, как сама вечность, необъятная, как все известные и неизвестные миры, бессмертная, как бессмертные боги», — писал учитель и поэт.

По глубокому убеждению, а также из практических соображений (на длинные поэмы, если их рифмовать и высчитывать слоги, не хватит никакого времени) Жозуэ примкнул к пресловутой «Неделе современного искусства» в Сан-Пауло, революционное эхо которой докатилось до Ильеуса с трехлетним запозданием. Теперь он клялся в любви Малвине в традициях модернистской поэтики, освобожденной из плена рифм и размеров. Он провозглашал свое поэтическое кредо на литературных дискуссиях в «Папелариа Модело», где спорил с доктором, Жоаном Фулженсио и Ньо Гало, или в литературном обществе имени Руя Барбозы, где его оппонентом был Ари Сантос. Современная поэзия требовала меньшей затраты сил, так как не надо было считать слоги и подыскивать рифмы. К тому же разве не в стиле модерн выстроен дом Малвины? Они сходятся во всем, даже во вкусах, думал он.

Но поразительно было то, что эта вечность, не уступавшая самой вечности, это бессмертие, больше чем бессмертие всех богов вместе взятых, достигли новых высот в памфлетной прозе, когда девушка дала отставку Жозуэ и завела скандальное знакомство с Ромуло.

Жозуэ выплакался на широкой груди всепонимающего Насиба. Друзья Жозуэ из «Папелариа Модело», а также из литературного общества проявили к нему сочувствие и некоторое любопытство.