Мундиньо проводил полковника до лестницы. Немного погодя вышел и он и молча зашагал по улице, едва кивая в ответ на многочисленные очень сердечные приветствия.

О расходах и доходах, связанных с шеф-поваром

Жоан Фулженсио пожевал пирожок и выплюнул:

— Невкусно, Насиб. Вам бы надо знать, что кулинария — это искусство. Она требует не только знаний, но прежде всего призвания. А у вашей кухарки его нет. Она просто шарлатанка.

Все вокруг рассмеялись, но Насиб по-прежнему был озабочен. Ньо Гало потребовал ответа на вопрос, который он уже задавал: «Почему Кориолано просто-напросто выставил Глорию и Жозуэ за дверь, молча расстался со своей любовницей? Именно он, человек, известный своими жестокими расправами, палач Шикиньи и Жуки Вианы, угрожавший еще два года назад Тонико Бастосу. Почему он так поступил?»

— Почему?.. Очевидно, сыграли свою роль библиотека Коммерческой ассоциации, балы в клубе «Прогресс», автобусная линия, работы в бухте… Сын кончает университет, смерть Рамиро Бастоса.

Ньо Гало замолчал на мгновение, Насиб обслуживал другой столик.

— А также Малвина и Насиб…

Закрытые окна дома, где раньше жила Глория, были грустным штрихом в пейзаже площади, и доктор заметил:

— Должен признаться, что мне не хватает ее личика в рамке окна. Мы уже к нему привыкли.

Ари Сантос вздохнул, вспомнив высокую грудь, которую Глория как бы предлагала прохожим, постоянную улыбку на ее устах, кокетливый взгляд. Где она будет жить, когда вернется из Итабуны (она поехала туда с Жозуэ на несколько дней), из какого окна она будет выглядывать, кому будет демонстрировать свою грудь, кому улыбнутся ее пухлые губы и глаза с поволокой?

— Насиб! — окликнул араба Жоан Фулженсио. — Вам необходимо принять срочные меры, мой дорогой. Смените кухарку и добейтесь, чтобы Глория снова оказалась в доме Кориолано. В противном случае, о славный потомок Магомета, ваш бар пойдет ко дну…

Ньо Гало предложил объявить подписку среди посетителей бара, оплатить аренду дома, чтобы пышные прелести Глории вновь показались в окне.

— А кто заплатит за элегантность Жозуэ? — воскликнул Ари.

— Наверно, Рибейриньо… — сказал доктор.

Насиб смеялся, но был озабочен. Когда он подводил итог своим делам и думал о том, что нужно предпринять в связи со скорым открытием ресторана, то хватался за голову, — может быть, желая убедиться в том, что она еще держится у него на плечах, — столько раз он ее терял за последнее время. Естественно, что в первые недели, после того как Насиб застал голого Тонико у себя в спальне, он мало занимался баром и забросил проекты, связанные с рестораном. Тогда, опустошенный отсутствием Габриэлы, он чуть не выл от боли и ни о чем не мог думать. Впрочем, он и потом делал немало глупостей.

Внешне все вошло в колею. Посетители бывали в баре, играли в шашки и триктрак, разговаривали, смеялись, пили пиво, смаковали аперитивы перед завтраком и обедом. Насиб, казалось, пришел в себя, шрам на его сердце зарубцевался, он уже не искал дону Арминду, чтобы узнать у нее о Габриэле и услышать о том, сколько предложений она получила и отвергла. Однако посетители пили теперь меньше, чем в те времена, когда в бар приходила Габриэла. Кухарка, выписанная из Сержипе (проезд был оплачен Насибом), оказалась никуда не годной. Она умела готовить только самые обычные блюда, тяжелые приправы, жирную пищу, засахаренные сладости и отвратительные закуски для бара. И вместе с тем она настаивала, чтобы ей дали помощниц, жаловалась, что слишком много работы… Прямо чума какая-то! К тому же она была страшна, как пугало: вся в бородавках, на подбородке — волосы… Она явно не подходила ни для бара, ни для того, чтобы распоряжаться в кухне ресторана.