Я заплакала. Недели две я к этому стремилась, но мне не удавалось, а тут заплакала наконец. И, заплакав, неожиданно всей полнотой сердца почувствовала, что случившегося у меня уже никто не отберет. Страшно представить, что произойдет дальше, возможно, ничего, и мучения мои будут тогда ужасны, только сегодняшний день все равно останется, и это лучше, чем если б его не было вовсе. Этот день мой, мой навсегда, мое сокровище, мое величайшее достояние, и я должна быть благодарна за него судьбе, как бы она ни обернулась. И, в слезах, я заснула.

Наутро на работе я еще в коридоре услышала непривычно оживленный голос Зубкова. Тот рассказывал какой-то анекдот, а сослуживцы мои смеялись. Подобное случалось чуть ли ни впервые, и я немного удивилась. А, войдя в комнату, удивилась еще больше. Николай Андреевич посмотрел на меня, потрясенно и радостно улыбнулся и сказал:

— Танюша, как вы у нас вдруг похорошели. Просто чудо!

— Вероятно, мне идет синяк под глазом, — предположила я. — Очень хочется передать свою благодарность тому, кто помог мне его получить.

Завсектором как-то моментально отринул в сторону, и смутная мысль забрезжила в моем мозгу, однако развиться ей не дали. Нас позвали на совещание.

На совещании присутствовали все, включая московскую комиссию, представителей заказчика и нашего Марченко. И Юрий Владимирович, разумеется. Выглядел он ужасно. За один вечер он осунулся и постарел, я даже заметила седину в его волосах. Я неуверенно посмотрела ему в глаза, и в тот же миг он преобразился, просиял, и я снова, как вчера, ощутила свою огромную, страшную власть. Если я буду продолжать смотреть ему в глаза, он забудет, где он и зачем, а поднимет меня на руки и унесет к той самой вымечтанной мною кровати под золотым балдахином, и увидит на мне бархатный шлейф, которого нет. Мне стало стыдно, я вздрогнула и отвернулась.

Новости поражали. Марченко отстранялся от заказа, а его место занимал Зубков. Я почему-то всегда полагала, что за наши грехи заказ просто-напросто отнимут, а вот подобный вариант совершенно не приходил мне в голову. Да, Николай Андреевич оказался в выигрыше, и существенном! Он поднимется на принципиально более высокую ступень. Над ним фактически не будет теперь власти. Он станет царем и богом в одном лице, и ему почти ни с кем не придется теперь считаться. Что касается Сергея Сергеевича, то список его просчетов весьма длинен, хотя, разумеется, не во всем виноват именно он. На нас навалилась куча случайностей, а теперь всех собак пытаются повесить на начальника отдела.

У Зубкова был странный вид. Он словно боялся спугнуть птицу удачи, севшую ему на плечо, и потому застыл, задеревенел, сковал даже выражение лица, однако сквозь жесткую маску я видела сияние непередаваемого восторга. У меня стеснило сердце, и я впервые со вчерашнего вечера вспомнила про убийства. И что-то вдруг перевернулось в моей душе, и разрозненные куски головоломки встали на свои места.

— Андрей, — спросила я, едва нас отпустили, — помнишь твой прибор Э-68, который Марченко возил в Индию?

— Еще бы! — засмеялся он.

— А ты писал к нему инструкцию?

— Конечно.

— Подробную?

Андрей пожал плечами:

— Да нет. Зубков сказал мне, чтоб я писал не для чайников, а для специалистов. Ну, я так и сделал.

— И поэтому Марченко не смог его включить, — кивнула я.

— Ну… в некотором роде.

Я вздохнула и подошла к Анне Геннадьевне.