Я вздохнула и подошла к Анне Геннадьевне.

— Анна Геннадьевна, — обратилась я, — тот человек, о котором говорила мне ворожея… из-за которого я должна уволиться, поскольку от него исходит угроза… Это что, Николай Андреевич? По ее описанию получается он.

Я врала, гадалка не говорила ни о каком конкретном человеке. Анна Геннадьевна заметно растерялась:

— Ну, Танечка, ну, зачем же она так… она должна была по-другому… я предупреждала ее… все не совсем… ты поняла ее неправильно… тебе просто надо беречься…

Ей было плохо, и я не стала больше ее пытать. В конце концов, она ведь заботилась обо мне, правда? Хорошо зная своего бывшего любовника, она догадывалась, что ради карьеры тот способен на все. Естественно, она не могла быть уверенной, что он совершил два убийства, но опасения ее терзали. Вот она и предостерегала меня, видя мой излишний пыл в расследовании. Конечно, примешивались и эгоистические соображения, поскольку крах Зубкова означал и ее крах, однако основное — нежелание, чтобы рядом появился третий труп. Как я была слепа, о господи! Вика… я сразу внушила себе, что Вика видела человека, трогавшего банку с кофе, и за это поплатилась. На деле все было сложнее. Сережка Углов, опираясь на мои случайные слова, сделал вывод, что Николай Андреевич мечтает подставить приятелю ножку. Вернее, не только мечтает, но и активно действует в данном направлении. Пользуясь полной некомпетентностью Марченко, Зубков нарочно запутывал документацию, под которой подписывался наш начальник отдела, нарочно толкал на неправильные поступки. Будучи лаборанткой, Вика имела выход на любую бумагу и собирала для Сережки сведения, не подозревая, зачем. Если б Сергей Сергеевич узнал, что друг пытается его подставить, скандал разразился бы страшный. Наш завсектором не отмылся бы никогда. Теперь стало ясно, почему он спокойно среагировал на вирус в компьютере — именно он его и подпустил. Он сделал многое, чтобы испортить наши результаты. Он подбивал Владика подать неправильные сведения. Он… вспоминать можно долго. Однако Николай Андреевич прикладывал усилия к тому, чтобы дискредитировать не столько нас, сколько Марченко. Сережка просек ситуацию и… трудно точно сказать. Не думаю, что он просил денег. Скорее требовал увольнения Зубкова, мечтая получить его место. А в случае отказа рассказал бы все начальнику отдела, и Зубкова так и так уволили бы. Уволили в тот момент, когда перед ним почти воочию замаячил предел желаний, когда хитрая осторожная политика стала давать плоды. Он не собирался этого допустить, предпочитая убийство.

Но одно убийство повлекло за собой второе. Я, снова я навела на мысль бедную Вику. Результат известен. Ужасно, просто ужасно! В секторе никого не было, все куда-то разбежались, я одна сидела, подперев руками голову, и думала. Сегодня я пойду в милицию и расскажу, что знаю. А что я знаю? Ничего. Моя уверенность для них пустой звук, а доказательств нет. Только я все равно расскажу, потому что должна. И даже если Зубкова не арестуют, карьера его будет загублена. Марченко мне поверит, для Марченко моих доказательств хватит. Да, он утратил сегодня часть власти, однако его связей достаточно, чтобы в подобных обстоятельствах свалить новоявленного врага. Предателей ведь никто не любит, им боятся доверять. В моей душе разлилось злорадство. Зубков не получит того, ради чего убил двоих, не получит в любом случае! И тогда… я вздрогнула… тогда единственным кандидатом на вожделенное место останется Юрий Владимирович. Если он не совершит чего-то вызывающего, что настроит комиссию против, блестящий взлет ему обеспечен. А если совершит…

— Танечка, — послышался радостный голос у меня над ухом, — мы все пьем чай с тортом в честь приезда комиссии, а вы, оказывается, тут. Идемте!

Пальцы Николая Андреевича легли мне на руку, как раз на то место, которое накануне целовал Германн.