|
Первый способ: переводы подстрочные, в которых язык, употребленный для толкования, совершенно приносится в жертву буквальности, так что в переводной фразе часто не бывает и смысла: ее нельзя понять без подлинника. (Хорош перевод, которого нельзя понять без подлинника! Кому же он нужен?) Второй способ: усвоивать себе чужой вымысел, чужой ум, чужие идеи посредством парафраза: овладевать мыслями подлинника и рассказывать их по-своему, пропуская, что не нравится, и прибавляя, что взбредет в голову, – короче, поступать так, как поступали поэты древней Италии, которые «с большим наслаждением крали у греческих образцовых поэтов мотивы музыки и мысли», и как поступают новейшие наши поэты, переделывающие чужие романы и комедии в фантастические рассказы и разного рода драматические представления, – те самые поэты, о которых в старину певалось, хоть и не очень красно, да метко, таким образом:
А как сметливый писака — Не хватило своего, — То потреплет у Бальзака, То у Виктора Гюго, Жюль Жанену тут же место, И потом без дальних дум В фантастическое тесто Запечет французский ум…[16 - Цитата из анонимного водевиля «Сей и оный» (см.: А. И. Вольф. Хроника петербургских театров, ч. I. СПб., 1877, с. 77).]
Никаких других переводов вышереченные люди не допускают, основываясь на том, что доныне нет будто бы ни одного перевода, который можно было бы читать по прочтении подлинника[17 - Выше передано (с краткой цитатой) содержание рецензии О. И. Сенковского на перевод «Гамлета» А. Кронеберга («Библиотека для чтения», 1844, т. LXV, отд. VI, с. 33–37).]. Все это очень глубокомысленно и остроумно; жаль только, что эти люди забыли, что переводы преимущественно назначаются для не читавших и не имеющих возможности читать подлинника, а главное, что на переводах произведения литературы одного народа на язык другого основывается знакомство народов между собою, взаимное распространение идей, а отсюда самое процветание литератур и умственное движение; забыли, что если б мы доныне держались методы выдаванья произведений иноземных литератур и за свои, в искаженном виде, то не только не имели бы понятия, например, об английской и французской литературе, а следовательно, и об Англии и Франции, но и самая наша литература была бы теперь чем-то таким, чего нельзя было бы назвать литературою… Но что до всего этого означенным людям! Им надобно было во что бы ни стало доказать, что те, которые переделывают и даже поправляют Шекспира для театра, – совершенно правы, а те, которые усиливаются переводить его для словесности трудолюбиво и добросовестно, сохраняя смысл и дух подлинника, – занимаются пустяками, делают «дело, противное логике, природе и физической возможности (!!!)»[18 - Цитата из указанной рецензии Сенковского. Курсив и знаки восклицания в скобках принадлежат Белинскому. «Переводы пьес для сцены, – говорилось в той же рецензии, – дело кое-как понятное; оно объясняется любопытством толпы, потребностью эпохи… А г. Кронеберг переводит «Гамлета», как кажется, прямо для русской словесности, подделывается под великого поэта, желает быть переводным Шекспиром, хочет украсить русский язык слепком с знаменитой поэмы» (с. 36). К «переводам для театра» Сенковским отнесен и перевод Н. А. Полевого.], – и вот они усиливаются поддержать свой парадокс всеми правдами и неправдами, приводят даже насильственно притянутые примеры из древних, забывая, что говорят такие вещи, которых доказать невозможно никакими примерами… Переводить поэтические произведения есть «дело, противное логике, природе и физической возможности», – как вам это покажется? Что же после этого бессмертный труд Гнедича – перевод «Илиады», которому поэт посвятил целую жизнь? – Да ничего! совершенные пустяки! «дело, противное логике, природе и физической возможности!»[19 - Белинский имеет в виду также отношение Сенковского к переводу «Илиады» Н. |
