Это был сильный и страшный удар для нее самой. Но ей, наученной жизнью, помогло мудрое смирение и вера в божественное провидение и великий смысл совершающегося со всеми людьми таинства рождения и смерти. У Нарендера не было еще ни мудрости, ни настоящей веры, и он оказался совершенно незащищенным перед открывшимся ему простым фактом, что его бабушка так же смертна, как и все сущее, и что однажды она покинет его ради следующего воплощения, в котором они, конечно, не окажутся рядом. Нить связывающей их любви прервется, будто это паутина, а не крепкие узы. Руки разожмутся, отпуская друг друга в вечность, и впереди для одного будет неизвестность, а для другого – существование с ощущением пустоты в душе.

Деви пришлось пережить вместе с ним это страшное время, когда перед юным человеком впервые встает призрак смерти. Она и не думала о себе в эти дни – она помогала внуку справиться с одолевавшими его мыслями, пыталась объяснить ему то, что выстрадала за свою долгую жизнь, к чему пришла. Смерть – это часть жизни, а значит, часть радости. Ее надо принять так же, как мы принимаем все остальное, что происходит с нами на свете: рождение, любовь, детей… Мы не знаем смерти точно так же, как не знаем смысла жизни. И если нам больно, когда уходят любимые люди, то это означает только, что в нас живет любовь к ним – да, живет, именно живет! Так где же тут смерть?

Нарендер слушал ее и не понимал. Мудрость заключена в словах, но чтобы извлечь ее из них, тоже нужен опыт. Однако этот страх потерять родное существо, эти казавшиеся бесплодными попытки постичь смысл сущего все таки многое дали ему. Бабушке стало полегче, болезнь отступила, хоть и отняла ноги. Но Нарендер уже не был прежним беспечным юношей с детской верой в незыблемость сущего. Он стал взрослым, и теперь ему предстояло заново строить свой мир.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Нарендер вздрогнул – отец, как всегда, вошел без стука. Конечно, уже давно можно было привыкнуть к его бесцеремонности. Но юноше казалось, что тот делает это не случайно, а намеренно – чтобы подчеркнуть, что не считает сына существом, достойным уважения. Какая частная жизнь может быть у такого ничтожества, как бы говорил отец, без предупреждения вторгаясь в размышления и одиночество сына.

Двадцать пять лет, проведенных с ним под одной крышей, научили Нарендера не возмущаться и не выражать своего недовольства вслух. Отец будет только рад скандалу – ведь это даст ему возможность еще раз высказать свое отношение к сыну.

Нарендер встал и поклонился отцу с холодной вежливостью, даже не пытаясь скрыть недовольства его визитом.

– Так ты все таки не идешь? – хмуро глядя на сына, спросил Джави.

– Ты знаешь, я не люблю посещать приемы, – спокойно отозвался тот.

– Речь идет не об обычной вечеринке. На твоем месте я бы с большим почтением отнесся к приглашению в дом Бхагавата Чанхури, – заметил Джави. – Отказываться от визита к людям, которые многое могут, – нелепо. К тому же тебя там ждут.

Он смотрел на сына изучающе, надеясь по его реакции на последние слова догадаться, известно ли ему, что дочка хозяина проявляет к нему повышенный интерес. Однако, если Нарендер и знал об этом, он ничем себя не выдал. Казалось, он даже не понял, на что намекает отец.

– Нарендер, можно к тебе? – на этот раз в дверь постучали, и, дождавшись разрешения, в комнату вошла Сита.

– Ты прекрасно выглядишь, мама, – улыбнулся ей навстречу юноша.