Деви по прежнему молчала. Сыну показалось, что она ждет не дождется, когда он наконец уйдет, и он поспешил вон из гостиной, обиженный тем, что никто не хочет понять его чувств.

Как только за ним закрылась дверь, Деви позвала внука:

– Нарендер! Ну ка спустись ко мне на несколько минут!

– Иду, бабушка! – сейчас же раздался голос в ответ, и Нарендер поспешил вниз.

Он низко поклонился в ритуальном поклоне, будто «снимая прах с ее ног», хотя они уже несколько раз виделись в этот день. После того, как бабушка заболела, внук стал особенно нежен и почтителен к ней – даже в словах, в мелочах, которые, казалось бы, не имели особенного значения. Теперь, когда они виделись не слишком часто – только в выходные да, как теперь, на каникулах, ему очень хотелось окружить ее вниманием и заботой. Он читал ей, подолгу рассказывал о своих товарищах, об учебе, возил ее на прогулки по саду и к морю, проводя с ней больше времени, чем даже тогда, когда был ребенком. Это не только не стесняло его, но даже приносило радость и немного усмиряло боль, возникшую однажды при мысли о том, что она уйдет от него, и с тех пор не покидавшую его.

Деви погладила его склоненную голову, нежно касаясь волнистых волос. Однако когда он посмотрел на нее, то сразу понял, что бабушка чем то недовольна.

– Скажи, что с тобой происходит, мой мальчик? Почему ты никак не хочешь сделать хоть несколько шагов навстречу собственному отцу? – строго спросила она, не став придумывать никаких вступлений. – Он вышел от тебя расстроенным. Нет, даже несчастным.

– Не думаю, чтобы его счастье и несчастье так уж тесно были со мной связаны, – пожал плечами внук.

– Напрасно! Ты уже достаточно взрослый, чтобы различать и видеть внутренние причины, побуждающие людей поступать тем или иным образом! – бабушка явно не намерена была сегодня шутить. – Ты должен, да, именно должен, подумать о своем отце, Нарендер. Он заслуживает этого.

Внук хотел было скептически ухмыльнуться, но не посмел обидеть ее. Ему совсем не нравился этот разговор, и он предпочел бы жить, привычно конфликтуя с отцом, но не стараясь понять его побудительные мотивы. Но бабушка решила положить этому конец – и это значит, что ему придется задуматься о том, как строить свои отношения с семьей. Все, чего хотела Деви, никогда не вызывало у него обычной юношеской реакции отторжения. Напротив, он привык думать, что если она ставит какой то вопрос, значит, этот вопрос имеет полное право быть поставленным, и хочет он, Нарендер, или не хочет, но для него же лучше будет ответить на него изменениями в своем поведении и вообще в своем внутреннем мире.

– Бабушка, послушай и меня тоже, – спокойно ответил он, решившись на серьезный разговор. – Ты же знаешь, чего он, собственно говоря, от меня хочет. Если отбросить все частности, то ему нужно одно – чтобы я стал дельцом. Таким же, как он сам, добывателем денег, «рупиядобытчиком». Я этого не хочу, но он не интересуется моими желаниями. Как же я могу пойти ему навстречу? Начать заниматься фабрикой? Проворачивать махинации на бирже? Что я должен сделать, чтобы ты считала, что я иду ему навстречу?

– Ты должен его понять – это главное, – вздохнув, сказала Деви. – Он хочет одного, чтобы ты показал ему, что считаешь его умным человеком, хорошим отцом, чтобы ты оценил его заботу о тебе. Он жаждет твоего признания, восхищения, просто доброго слова. Неужели в нем нет ничего, что нравилось бы тебе? Я в это не верю!

– Бабушка, он не нуждается в моем восхищении – ему нужно только, чтобы я ему подчинился! – с досадой ответил ей юноша. – Я раздражаю его своей непохожестью на идеального сына такого человека, как он. Он хочет только сломить меня, сделать своим полным подобием.

Деви вдруг улыбнулась и покачала головой.