— Попробую.

— Тогда… — Ленора подхватила юбку и развернулась к двери; каждое её движение выдавало благородное воспитание. — Давай вернёмся к своим обязанностям, пока Алебарда Бургунди не снесла нам обеим головы!

Тем вечером Агата собрала тарелки после ужина и поставила их на поднос для грязной посуды. Ужин для слуг она пропустила, и в животе бурлило от голода. Нетронутая булочка с маслом, оставшаяся на одной тарелке, так и манила к себе. Агата медленно взяла булочку, облизала губы, но, подумав, бросила её на тележку. Мадам Бургунди предупреждала её, что прислуге не дозволено доедать остатки хозяйской трапезы.

Убрав со стола, Агата подошла к буфету, где были расставлены вечерние десерты. Фирменное парфе, приготовленное Шефом, было съедено, чай выпит, печенье тоже закончилось. Но осталась тарелочка со сластями: соблазнительная пирамида из холмиков белого шоколада с грецким орехом на верхушке, конфеты из молочного шоколада, посыпанного розовым сахаром, и её любимые тёмные подушечки, сбрызнутые морской солью. В детстве мама всегда дарила дочери на Рождество коробку шоколадных трюфелей с карамельной начинкой.

Рот Агаты наполнился слюной. Она почти почувствовала, как кусочки шоколада хрустят на зубах и карамель сочится на язык. Как много у неё отняла жизнь. Как такое ничтожное утешение может быть преступлением? Она потянулась за сладкой подушечкой, но лишь только пальцы коснулись конфеты, резкий голос заставил её замереть на месте.

— Это не для прислуги.

Агата повернулась и увидела Жоржа, прислонившегося к дверному проёму. Сердце у неё упало.

— Я и не…

Жорж с угрожающим видом решительно направился к ней.

— Я видел вожделение в твоих глазах. Ты нарушила границы.

Что он имеет в виду — конфеты или её дружбу с Гастоном? Она отошла от буфета, опустила голову и направилась к тележке.

— Я отвезу посуду на кухню.

Но когда она проходила мимо Жоржа, он схватил её за плечо и прошипел:

— Может, Гастон и устроил тебя сюда, но я легко могу уволить тебя и выкинуть на улицу.

Агата задрожала, сияние снова вспыхнуло, но она подавила его. Если Жорж узнает, что она владеет магией, к утру она, без сомнения, будет прикована к столбу.

Со всем возможным почтением, которое она смогла изобразить, девушка склонила голову и произнесла:

— Да, ваша светлость.

— Так-то лучше, — промурлыкал Жорж и отпустил её.

Агата практически слетела вниз в кухню.

* * *

Пальцы саднило, костяшки на правой руке кровоточили сквозь тонкий бинтик из-за горячей воды и едкого мыла. Агата опустилась на ящик позади кухни и стала смотреть на мерцающие звёзды. Холодный ветер пронизывал тонкое платье, но она приветствовала прохладу, прогоняющую онемение из тела. Повариха и кухарки наблюдали за ней так пристально, что она не решалась использовать магию.

В последние несколько дней она мыла посуду так много часов подряд, что начала представлять, будто фарфор и столовые приборы поют ей, а кастрюли и сковороды предупреждающе грохочут: «Беги, Агги. Используй магию, чтобы построить новую жизнь. Беги, Агги, от едкого мыла и жгучей воды. Беги от боли в плечах, гадких горничных и жестоких лакеев. Начни новую жизнь…»

Но как? Куда бежать? Можно ли затеряться в Париже? Растаять в толпе на улицах Рима? Она не знала даже, как добраться до этих городов. Агата прислонилась затылком к каменной! стене, взялась левой рукой за пальцы правой, и сияние вспыхнуло. Ранки на костяшках затянулись, и колдунья улыбнулась, тихое жужжание подняло ей настроение. Излечение ссадин не истощило её силы, совсем наоборот.