— Да вѣдь и ты не на пищѣ святаго Антонія сидѣлъ.

— Я пилъ въ мѣру и тебя охранялъ. Не хорошо разсказывать-то… Но, вообразите, влѣзъ вчера въ оркестръ и вздумалъ съ музыкантами на турецкомъ барабанѣ играть. Ну, разумѣется, пробилъ у барабана шкуру. Я началъ торговаться… Двадцать лиръ взяли.

— Что двадцать лиръ въ сравненіи съ такой шальной испаночкой, которая вчера…

Глафира Семеновна вспыхнула:

— Господа! Если вы не перестанете!

— Пардонъ, пардонъ… Ахъ, какъ трудно послѣ трехнедѣльнаго шатанья среди купоросныхъ барышень привыкать къ замужней женщинѣ!..

— Ѣдемте, ѣдемте, господа, въ Помпею… торопила Глафира Семеновна компанію.

Черезъ пять минутъ они выходили изъ гостинницы.

— Рафаэль! Нанимай извощиковъ и будь путеводителемъ! — кричалъ Граблинъ Перехватову. — Вѣдь изъ-за чего я его взялъ въ Италію? Набахвалилъ онъ мнѣ, что всю Италію, какъ свои пять пальцевъ знаетъ.

— Да я и знаю Италію, но только по книгамъ. По книгамъ досконально изучилъ. Садитесь, господа, въ коляски, садитесь. На желѣзную дорогу надо ѣхать. До Помпеи отъ Неаполя полчаса ѣзды. Торопитесь, торопитесь, а то къ утреннему поѣзду опоздаемъ и придется три часа слѣдующаго поѣзда ждать.

— А велика важность, ежели и опоздаемъ! отвѣчалъ Граблинъ. — Сейчасъ закажемъ себѣ на станціи завтракъ… Чего-нибудь эдакаго кисленькаго, солененькаго, опохмелимся коньячишкой, все это краснымъ виномъ, какъ лакомъ покроемъ, а потомъ со слѣдующимъ поѣздомъ, позаправившись, и въ Помпею. Рафаэлъ! Какъ эта пронзительная-то закуска по итальянски называется, что я скуловоротомъ назвалъ?

— Да торопитесь же, Григорій Аверьянычъ! Не желаю я до слѣдующаго поѣзда оставаться на станціи! кричала Глафира Семеновна Граблину.

— Сейчасъ, кара міа, міа кара… Ахъ, еще два-три вечера и вчерашняя испанка въ лучшемъ видѣ выучитъ меня говорить по своему! бормоталъ Граблинъ, усаживаясь въ экипажѣ передъ Ивановыми.

— Не смѣйте меня такъ называть! Какая я вамъ кара міа! огрызнулась Глафира Семеновна.

— Позвольте… Да развѣ это ругательное слово! Вѣдь это…

— Еще-бы вы меня ругательными словами!..

— Кара міа значитъ — милая моя, иначе какъ бы испаночка-то?..

— И объ испанкѣ вашей не смѣйте упоминать. Что это въ самомъ дѣлѣ, какой саврасъ безъ узды!

Экипажи спускались подъ гору, извощики тормазили колеса, ѣхали по вонючимъ переулкамъ. Въ съѣстныхъ лавченкахъ по этимъ переулкамъ грязные итальянцы завтракали макаронами и вареной фасолью, запихивая ихъ себѣ въ ротъ прямо руками; еще болѣе грязныя, босыя итальянки, стоя, пили кофе изъ глиняныхъ и жестяныхъ кружекъ. Экипажи спускались къ морю. Пыль была невообразимая. Она лѣзла въ носъ, ротъ, засаривала глаза. То тамъ, то сямъ виднѣлись жерди и на этихъ жердяхъ среди пыли сушились, какъ бѣлье, только-что сейчасъ выдѣланныя макароны.

Наконецъ подъѣхали къ желѣзнодорожной станціи.

— Я все соображаю… сказалъ Граблинъ. — Неужто мы въ этомъ отрытомъ городѣ Помпеѣ никакого отрытаго заведенія не найдемъ, гдѣ-бы можно было выпить и закусить?

Ивановы не отвѣчали. Съ экипажу подбѣжалъ Перехватовъ.

— Торопитесь, торопитесь, господа! Пять минутъ только до отхода поѣзда осталось, говорилъ онъ.

Компанія бросилась бѣгомъ къ желѣзнодорожной кассѣ.

L

О Помпеи компанія доѣхала безъ приключеній. На станціи компанію встрѣтили проводники и загалдѣли, предлагая свои услуги. Слышалась ломанная французская, нѣмецкая, англійская рѣчь. Нѣкоторые говорили въ перемежку сразу на трехъ языкахъ. Дабы завладѣть компаніей, они старались выхватить у мужчинъ палки, зонтики.