— Не надо! не надо! Брысь! Знаемъ мы васъ! кричалъ Конуринъ, отмахиваясь отъ проводниковъ.

Какой-то черномазый, въ полинявшемъ до желтизны черномъ бархатномъ пиджакѣ, тащилъ уже ватерпруфъ Глафиры Семеновны, который раньше былъ у ней накинутъ на рукѣ, и кричалъ, маня за собой спутниковъ:

— Passez avec moi… Premièrement déjeuner… restaurant Cook…

— Господа! Да отнимите-же у него мой ватерпруфъ… Вѣдь это-же нахальство! вопила она.

Граблинъ бросился за нимъ въ догонку, отнялъ у него платье и сильно пихнулъ проводника въ грудь. Ударъ былъ настолько неожиданъ, что проводникъ сверкнулъ глазами и въ свою очередь замахнулся на, Граблина.

— Что? Драться хочешь? А ну-ка, выходи на кулачки, арапская образина! Попробуй русскаго кулака!

Граблинъ сталъ уже засучать рукава, вышелъ-бы, навѣрное, скандалъ, но подскочилъ Перехватовъ и оттащилъ Граблина.

— Ахъ, какое наказаніе! Или хочешь, чтобы тебя и здѣсь поколотили, какъ въ Парижѣ! сказалъ Перехватовъ. — Господа! какъ хотите, но проводника для хожденія по Помпеи нужно намъ взять, иначе мы запутаемся въ раскопкахъ, обратился онъ къ компаніи. — Только, разумѣется, слѣдуетъ поторговаться съ нимъ.

— Какой тутъ еще проводникъ, ежели прежде нужно выпить и закусить, отвѣчалъ Граблинъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, Григорій Аверьянычъ, оставьте вы пока выпивку и закуску, сказала Глафира Семемовна. — Прежде Помпея, а ужъ потомъ выпивка. Посмотримъ Помпею и отправимся завтракать. Нанимайте проводника, мосье Перехватовъ, но только пожалуйста не черномазаго нахала.

— Позвольте-съ… У меня башка трещитъ послѣ вчерашняго! Долженъ-же я поправиться послѣ вчерашняго! протестовалъ Граблинъ. — А то чихать мнѣ и на вашу Помпею.

— Ну, оставайтесь одни и поправляйтесь.

Перехватовъ началъ торговаться съ проводниками.

Одинъ ломилъ десять лиръ (франковъ) за свои услуги, другой тотчасъ-же спустилъ на восемь, третій семь и выговаривалъ себѣ даровой завтракъ послѣ осмотра. Перехватовъ сулилъ три лиры и меца-лира (полъ-франка) на макароны. Проводники на такое предложеніе какъ-бы обидѣлись и отошли въ сторону. Вдругъ подскочилъ одинъ изъ нихъ, маленькій, юркій, съ чернымя усиками и произнесъ на ломанномъ нѣмецкомъ языкѣ:

— Пять лиръ, но только дайте потомъ хорошенько на макароны.

Перехватовъ покончилъ на пяти лирахъ, но уже безъ всякихъ макаронъ.

— О, я увѣренъ, что эчеленца добрый и дастъ мнѣ на стаканъ вина… подмигнулъ юркій проводникъ и, крикнувъ:- Kommen Sie bitte, meine Herrn! торжественно повелъ за собою компанію.

Проводники-товарищи посылали ему въ догонку сочныя итальянскія ругательства.

— Рафаэль Маралычъ! Зачѣмъ ты нѣмчуру въ проводники взялъ? — протестовалъ Граблинъ. — Лучше-бы съ французскимъ языкомъ…

— Да вѣдь ты все равно ни по-французски, ни по-нѣмецки ни бельмеса не знаешь. Ты слушай, что я тебѣ буду переводить.

— Все-таки онъ будетъ нѣмчурить надъ моимъ ухомъ, а я этого терпѣть не могу.

Всѣ слѣдовали за проводникомъ. Проходили мимо ресторана. Проводникъ остановился.

— Самый лучшій ресторанъ… — произнесъ онъ по-нѣмецки. — Здѣсь можете получить отличный завтракъ. Hier können Sie gut essen und trinken…

— Что? Тринкенъ? встрепенулся Граблинъ. — Вотъ, братъ, за это спасибо, хоть ты и нѣмецъ. Изъ нѣмецкаго языка я только и уважаю одно слово — "тринкенъ". Господа! Какъ вы хотите, а я ужъ мимо этихъ раскопокъ пройти не могу. Пару коньяковыхъ собачекъ на поправку вонзить въ себя надо.