Компанія послѣдовала за нимъ.
— Мосье Перехватовъ, переводите-же, что онъ разсказываетъ, — попросила Глафира Семеновна. — Насчетъ нѣмецкаго языка я совсѣмъ швахъ.
— Вотъ это были спальныя комнаты и назывались онѣ у жителей по латыни cubicula, вотъ это гостиная — tablinum… вотъ столовая — triclinium.
— Постой, постой… Да развѣ въ Помпеѣ-то мертвецы прежде были? — спросилъ Перехватова Грабулинъ.
— То-есть какъ это мертвецы? Пока Помпея была не засыпана, они были живые.
— А какъ-же они по латински-то разговаривали? Вѣдь самъ-же ты говорилъ, что латинскій языкъ — мертвый языкъ.
— Теперь онъ мертвый, а тогда былъ такой-же живой, какъ и нашъ русскій.
— Что-то, братъ, ты врешь, Рафаэль.
— Не слушай, коли вру. Вотъ какія у древнихъ помпейцевъ постели были. Видите, ложе изъ камня сдѣлано, — обратился Перехватовъ къ Глафирѣ Семеновнѣ. — Вотъ и каменное изголовье.
— На манеръ нашихъ лежанокъ стало быть! Такъ, такъ… кивалъ Конуринъ.
— Но неужели-же они спали на этихъ камняхъ безъ подстилокъ? — задала вопросъ Глафина Семеновна.
— Какъ возможно безъ подстилокъ! — отвѣчалъ Николай Ивановичъ. — Навѣрное хоть войлокъ какой-нибудь подстилали и подушку клали. Вѣдь и у насъ на голыхъ изразцовыхъ лежанкахъ не спятъ. Какъ столовая-то по латыни?
— Триклиніумъ.
— Триклиніумъ, триклиніумъ… Хорошее слово.
Проводникъ велъ компанію въ стѣны другаго зданія.
LI
— Сasа di Niobe! возгласилъ проводникъ, вводя компанію въ стѣны большаго зданія, и сталъ по нѣмецки разсказывать сохранившіяся достопримѣчательности древней постройки.
Перехватовъ переводилъ слова проводника.
— Это, господа, былъ домъ какого-то богача, магната. Вотъ спальня, вотъ столовая, вотъ садъ съ остатками мраморнаго фонтана, говорилъ онъ. — Въ теченіи восемнадцати столѣтій даже вотъ часть свинцовой трубы водопровода сохранилась. Вотъ и ложе домохозяина.
— Богачъ, а тоже спалъ на лежанкѣ, а не на кровати, замѣтилъ Конуринъ. — Совсѣмъ деревенская печь — вотъ какъ у насъ въ Ярославской губерніи.
— Въ старину-то, братъ, люди проще жили, отвѣчалъ Николай Ивановичъ. — Вотъ я помню своего дѣда Акинфа Иваныча. При капиталѣ человѣкъ былъ, а по буднямъ всегда щи деревянной ложкой хлебалъ, да и всему семейству нашему другихъ не выдавалъ, а ceребряныя ложки въ горкѣ въ гостиной лежали.
— Называется этотъ домъ домомъ Ніобы по сохранившемуся изображенію Ніобы на доскѣ каменнаго стола, продолжалъ переводить Перехватовъ. — Ніоба — это изъ миѳологіи. Вотъ столъ и изображеніе Ніобы, оплакивающей своихъ сыновей. Смотри, Граблинъ.
— Вижу, вижу. Только я думалъ, что это какая-нибудь карта географіи.
— Bottega del Ristoratore! обвелъ рукой вокругъ проводникъ, когда всѣ вошли въ третье зданіе.
— Древній ресторанъ, трактиръ помпейцевъ, перевелъ Перехватовъ,
— Трактиръ? воскликнулъ Граблинъ, — вотъ это любопытно.
— Посмотримъ, посмотримъ, какой такой трактиръ былъ у этихъ самыхъ древнихъ эфіоповъ, заговорилъ Конуринъ.
— Не у эфіоповъ, а у помпейцевъ.
— Ну, все равно. Гдѣ-же буфетъ-то былъ? Гдѣ-же у нихъ водочка-то стояла?
— А вотъ большой залъ для помѣщенія гостей. Вотъ и остатки камина, гдѣ приготовлялись горячіе напитки. Смотрите, полъ-то какой! Изъ мраморной мозаики. Вотъ полка для стакановъ.
— Ахъ, быкъ ихъ забодай! Это изъ мозаики. |