Онъ умылся, вылилъ себѣ на голову цѣлый кувшинъ воды, одѣлся, причесалъ голову и бороду и пошелъ стучаться въ номеръ Ивановыхъ, чтобы узнать спятъ они или встали.

— Идите, идите. Мы уже чай пьемъ… послышалось изъ-за двери.

— Чай? Да какъ-же это васъ угораздило? удивленно спросилъ Конуринъ, входя въ номеръ. — Вѣдь самовара здѣсь нѣтъ.

— А вотъ ухитрились, отвѣчала Глафира Семеновна, сидѣвшая за чайнымъ столомъ. — Видите, намъ подали мельхіоровый чайникъ и спиртовую лампу. Въ чайникѣ на лампѣ мы вскипятили воду, а самый чай я заварила въ стаканѣ и блюдечкомъ прикрыла вмѣсто крышки. Изъ него и разливаю. Сколько ни говорила я лакею, чтобы онъ подалъ мнѣ два чайника — не подалъ. Чай заварила свой, что мы изъ Петербурга веземъ.

— Отлично, отлично. Такъ давайте-же мнѣ скорѣй стаканчикъ, да покрѣпче. Страсть какъ башка трещитъ со вчерашняго, заговорилъ Конуринъ, присаживаясь къ столу.

— Да, хороши вы были вчера…

— Охъ, ужъ и не говорите! вздохнулъ Конуринъ. — Трепку мнѣ нужно, старому дураку.

— И даму компаньонку себѣ поддѣли. Какъ это вы ее поддѣли?

— Вовсе не поддѣвалъ. Сама поддѣлась, сконфуженно улыбнулся Коцуринъ.

Начались разговоры о вчерашнемъ проигрышѣ.

— Нѣтъ, вообразите, я-то, я-то больше двухсотъ франковъ проиграла! говорила Глафира Семеновна. Взяла у васъ вашъ кошелекъ съ деньгами на храненіе, чтобъ уберечь васъ отъ проигрыша и сама-же ваши деньги проиграла изъ кошелька. Николай Иванычъ сейчасъ вамъ отдастъ за меня деньги.

— Да что говорить, здѣсь игорный вертепъ, отвѣчалъ Конуринъ.

— И какой еще вертепъ! Игорный и грабительскій вертепъ. Мошенники и грабители.

И Глафира Семеновна разсказала, какъ какой-то старичишка присвоилъ себѣ выигрышъ, какъ крупье два раза заспорилъ и не отдалъ ей выигранное.

— Вотъ видите, а вы говорите, что Ницца аристократическое мѣсто, сказалъ Конуринъ. — А только ужъ сегодня на эти игральныя вертушки я и не взгляну. Довольно. Что изъ себя дурака строить! Взрослый, мужчина во всемъ своемъ степенствѣ и вдругъ въ дѣтскія игрушки играть! Даже срамъ.

— Нѣтъ, нѣтъ… Сегодня мы ждемъ на праздникъ цвѣтовъ. Развѣ вы забыли, что мы взяли билеты, чтобы смотрѣть, какъ на бульварѣ будутъ цвѣтами швыряться?

— Тоже вѣдь въ сущности дѣтская игра, замѣтилъ Николай Ивановичъ.

— Ну, что-жъ, ежели здѣсь такая мода. Съ волками жить, по волчьи выть, отвѣчала Глафира Семеновна. — Эта игра по крайности хоть не раззорительная.

Послышался легкій стукъ въ дверь.

— Антре… крикнулъ Николай Ивановичъ и самодовольно улыбнулся женѣ, что выучилъ это французское слово.

Вошелъ завѣдующій гостинницей французъ съ наполеоновской бородкой и карандашомъ за ухомъ, поклонился и заговорилъ что-то по французски. Говорилъ онъ долго, Конуринъ и Николай Ивановичъ, ничего не понимая, слушали и смотрѣли ему прямо въ ротъ. Слушала и Глафира Семеновна и тоже понимала плохо.

— Глаша! О чемъ онъ? спросилъ жену Николай Ивановичъ, кивая на безъ умолка говорящаго француза.

— Да опять что-то насчетъ завтрака и обѣда въ гостинницѣ. Говоритъ, что табльдотъ у нихъ.

— Дался ему этотъ завтракъ и обѣдъ! Вуй, вуй, мусье. Знаемъ… И какъ понадобится, то придемъ.

— Жалуется, что мы вчера не завтракали и не обѣдали въ гостинницѣ.

— Странно. Пріѣхали въ новый городъ, такъ должны-же мы прежде всего трактиры обозрѣть.

— Вотъ, вотъ… Я теперь поняла въ чемъ дѣло. Вообрази, онъ говоритъ, что ежели мы и сегодня не позавтракаемъ или не пообѣдаемъ у нихъ въ гостинницѣ, то онъ долженъ прибавить цѣну за номеръ.