— Вижу, вижу… Дѣйствительно, это ваша вчерашняя дама, которая васъ въ покатый билліардъ ставки ставить учила.

Француженка, получивъ отъ Конурина ударъ букетомъ въ грудь, улыбнулась и въ свою очередь пустила въ него цѣлую горсть маленькихъ букетиковъ. Конуринъ опять отвѣчалъ букетомъ.

— Англичанинъ! крикнулъ Николай Ивановичъ. — Англичанинъ обратно ѣдетъ. Иванъ Кондратьичъ, не зѣвай!

— Гдѣ? Гдѣ? — откликнулся Конуринъ. — Надо ему теперь физіономію-то съ другой стороны подправить. Ахъ, вотъ онъ гдѣ. Швыряй въ него, Николай Ивановъ, швыряй! Вотъ тебѣ букетецъ. Не букетъ, а, одно слово, метла… Да и я такимъ-же пущу.

— Господа! Господа! Развѣ можно такъ швыряться? Надо учтивость соблюдать, а то вы въ кровь… — останавливала мужа и Конурина Глафира Семеновна.

— Сапогомъ-бы въ него еще пустилъ, а не токмо что букетомъ, да боюсь, что сниму сапогъ, швырну, а мальчишки поднимутъ и утащутъ. Эхъ, не захватили мы съ собой пустопорожней бутылки изъ гостинницы. Вотъ бы чѣмъ швырнуть-то.

— Да какъ вамъ не стыдно и говорить-то это. Вѣдь швыряться бутылками это ужъ цѣлое сѣрое невѣжество. Люди устраиваютъ праздникъ, чтобы тихо и деликатно цвѣтами швыряться, а вы о бутылкѣ мечтаете.

— Хороша деликатность, коли давеча съ меня шляпу сшибли! Вотъ тебѣ, зубастый чортъ!

Конуринъ швырнулъ и опять попалъ окомелкомъ букета въ лицо англичанина. Николай Ивановичъ размахнулся и то же залѣпилъ англичанину букетомъ въ шляпу. Шляпа слетѣла съ головы англичанина и упала на шоссе у колесъ экипажа.

— Отмщенъ Санктъ-Петербургскій купецъ Иванъ Кондратьевъ сынъ Конуринъ! Вотъ оно когда невѣстка-то получила на отместку! воскликнулъ Николай Ивановичъ.

— А вотъ тебѣ, мусью англичанинъ, и въ рыло на прибавку! Это ужъ процентами на капиталъ сочти! прибавилъ Конуринъ, безостановочно запаливая въ англичанина букетиками.

Англичанинъ стоялъ въ коляскѣ во весь ростъ, стараясь улыбнуться. Носъ его былъ въ крови. По пробритому подбородку также текла кровь; мальчишка подавалъ ему поднятую съ земли шляпу.

XXI

Экипажи, тянувшіеся вереницей мимо мѣстовъ съ зрителями, мало по малу начали рѣдѣть. Катающаяся публика стала разъѣзжаться. У продолжавшихъ еще сновать экипажей уже изсякъ цвѣточный матеріалъ для киданья. Цвѣточный дождь затихалъ. Битва цвѣтами кончалась. Только изрѣдка еще кое кто швырялъ остатками букетиковъ, но ужъ не безъ разбора направо и налѣво, а только въ знакомыхъ, избранныхъ лицъ. Такъ было въ экипажахъ, такъ было и въ мѣстахъ среди зрителей. Публика, видимо, устала дурачиться. Шоссе было усѣяно цвѣтами, но мальчишки уже не поднимали эти цвѣты, ибо никто не покупалъ ихъ. Публика начала зѣвать и уходила. Окровавленный англичанинъ больше не показывался. Конуринъ, прикопившій съ пятокъ букетиковъ, чтобы швырнуть въ него на послѣдяхъ, долго ждалъ его и наконецъ тоже началъ зѣвать. Зѣвалъ и Николай Ивановичъ.

— Канитель. Чѣмъ зря здѣсь сидѣть, пойдемте-ка лучше въ буфетъ, — сказалъ онъ. — Пить что-то хочется. Глаша можетъ выпить лимонаду, а мы саданемъ бутылочку красненькаго ординерцу.

— Пріятныя рѣчи пріятно и слушать, откликнулся Конуринъ, вставая и отряхиваясь отъ цвѣточныхъ. лепестковъ, и спросилъ:- А гдѣ тутъ буфетъ?

— Какой буфетъ? Здѣсь нѣтъ буфета, — проговорила Глафира Семеновна.