— Такой ужъ городъ паршивый, что въ немъ на каждомъ перекресткѣ игра въ игрушки, началъ онъ. — Взрослые, пожилые люди играютъ, какъ малые дѣти въ лошадки, въ поѣзда забавляются. Подумать-то объ этомъ срамъ, а забавляются. Да вотъ хоть-бы взять эту цвѣточную драку, гдѣ мы сейчасъ были… Вѣдь это тоже дѣтская игра, самая дѣтская. Ну, что тутъ такое цвѣтами швыряться? Однако, взрослые, старики даже забавлялись, да и мы, глядя на нихъ, разъярились.

— Да и какъ еще разъярились-то! подхватилъ Николай Ивановичъ. — Особенно ты. Хоть-бы вотъ взять этого англичанина… Вѣдь ты ему носъ-то въ перечницу превратилъ. А все-таки эту игру я понимаю. Во-первыхъ, тутъ полировка крови, а во-вторыхъ, безъ проигрыша. Нѣтъ, эту игру хорошо было-бы и у насъ въ Петербургѣ завести. И публикѣ интересъ, и антрепренеру барышисто. За мѣста антрепренеръ деньги собираетъ, даетъ представленіе, а за игру актерамъ ни копѣйки не платитъ, потому сама-же публика и актеры. Правду я, Иванъ Кондратьичъ?..

— Еще-бы! Огромные барыши можно брать, отвѣчалъ Конуринъ. — Мѣста изъ барочнаго лѣса построилъ, покрасилъ ихъ муміей, да и загребай деньги. Объ этомъ даже надо попомнить. Хотя я и по фруктовой части, при колоніальномъ магазинѣ, но я съ удовольствіемъ-бы взялся за такое дѣло въ Петербургѣ…

— И я то-же. Идетъ пополамъ? воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Такую цвѣточную драку закатимъ, что даже небу будетъ жарко. Цвѣтовъ у насъ въ Петербургѣ мало — березовые вѣники въ ходъ пустимъ. Прелесть, что за цвѣточный праздникъ выйдетъ.

— Такъ вамъ сейчасъ въ Петербургѣ и дозволили это устроить! откликнулась Глафира Семеновна.

— Отчего? Ново, прекрасно, благородно. Аркадіи-то эти всѣ у насъ ужъ надоѣли, говорилъ Николай Ивановичъ.

— Здѣсь прекрасно и благородно, а у насъ выйдетъ совсѣмъ наоборотъ.

— Да почему-же?

— Сѣрости много всякой, вотъ почему. Здѣсь цивилизація, образованіе, а у насъ дикая сѣрость и невѣжество. Да вотъ возьмите хоть себя. Вы ужъ и здѣсь-то жалѣли, что нельзя было вмѣсто букета бутылкой швырнуть. Хотѣли даже сапогомъ…

— Это не я. Это Иванъ Кондратьичъ.

— Все равно. Иванъ Кондратьичъ такой-же русскій человѣкъ. За что вы бѣдному англичанину носъ расквасили? Нарочно выбирали букетъ съ твердыми корешками, чтобы расквасить.

— А за что онъ мнѣ шляпу сшибъ?

— Вздоръ. Ничего неизвѣстно. Вы не успѣли и замѣтить, кто съ васъ шляпу сшибъ. И наконецъ, ежели и онъ… Онъ съ васъ только шляпу сшибъ, а вы ему носъ въ кровь… У насъ, въ Петербургѣ ежели цвѣточную драку дозволить, то еще хуже выйдетъ. Придутъ пьяные, каменья съ собой принесутъ, каменьями начнутъ швыряться, палки въ ходъ пустятъ, вмѣсто цвѣтовъ стулья въ публику полетятъ. Нельзя у насъ этого дозволить! закончила Глафира Семеновна.

— Ну, раскритиковала! махнулъ рукой Николай Ивановичъ и спросилъ жену:- Однако, куда-же мы теперь идемъ?

— На желѣзную дорогу, чтобъ ѣхать въ Монте-Карло, былъ отвѣтъ.

XXII

Узнавъ, что Глафира Семеновна ведетъ его и Конурина, чтобы сейчасъ же ѣхать по желѣзной дорогѣ въ Монте-Карло, Николай Ивановичъ опять запротестовалъ, но запротестовалъ только изъ упрямства. Ему и самому хотѣ-лось видѣть Монте-Карло и его знаменитую игру въ рулетку. Глафира Семеновна, разумѣется, его не послушалась и онъ былъ очень радъ этому.