— Цивилизація — ничего не подѣлаешь… отвѣчалъ тотъ.

XXIII

Дорога шла въ гору. Открывались виды одинъ другаго живописнѣе. Слѣва шли отвѣсныя скалы, на которыхъ ютились нарядные, какъ бомбоньерки, домики самой причудливой архитектуры; внизу растилалось море съ безконечной голубой далью. Бѣлѣлись паруса лодочекъ, кажущихся съ высоты дороги, маленькими щепочками, двигались, какъ бы игрушечные, пароходики, выпуская струйки дыма. Передъ глазами рѣзко очерчивалась глубокой выемкой гавань. Извощикъ указалъ внизъ бичомъ и сказалъ:

— Villefranche… Villafranca…

— Опять вила! воскликнулъ Конуринъ. — И чего они это завилили! На горѣ — вила, въ водѣ — вила.

— Да вѣдь я говорила уже вамъ, что вилла — дача по ихнему, замѣтила ему Глафира Семеновна.

— Да вѣдь онъ въ море кнутомъ-то указываетъ, а не на дачу.

Внизу подъ горой, на самомъ берегу моря показался бѣгущій поѣздъ желѣзной дороги и скрылся въ тунель, оставивъ послѣ себя полоску дыма. Видъ на море вдругъ загородилъ садъ изъ апельсинныхъ и лимонныхъ деревьевъ, золотящихся плодами, и обнесенный живой изгородью изъ агавы.

— Природа-то какая! восторгалась Глафира Семеновна.

— Да что природа! Природа, природа, а ни разу еще не выпили подъ апельсинными-то деревьями, проговорилъ Конуринъ. — Вонъ написано: таверне… указалъ онъ на вывѣску.

— Какъ? Ты уже научился читать по французски? воскликнулъ Николай Ивановичъ.- Aй да Конуринъ!

— Погодите, погодите. Будутъ еще на пути таверны, удерживала ихъ Глафира Семеновна.

Кончился садъ и ожиль крутой обрывъ къ морю, опять бѣгущій желѣзнодорожный поѣздъ, выскочившій изъ тунеля.

— Смотрите на поѣздъ, указывала Глафира Семеновна. — Отсюда съ горы показываетъ, что онъ двигается какъ черепаха, а вѣдь на самомъ дѣлѣ онъ мчится на всѣхъ парахъ.

— Мадамъ! Желаете сыграть на этотъ поѣздъ? Ставлю четвертакъ, что онъ остановится въ Берлинѣ… шутилъ Конуринъ, обращаясь къ Глафирѣ Семеновнѣ, намекая на игру въ поѣзда въ Ниццѣ.

— Мерси. До Монте-Карловской рулетки копѣйки ни на что не поставлю.

Снова пошли роскошныя виллы, ютящіяся по откосамъ горъ или идущія въ рядъ около дороги, утопающія въ зелени тропическихъ деревьевъ.

— Вишь, какъ застроились! Въ родѣ нашей Новой Деревни, сказалъ Николай Ивановичъ. — Вонъ даже что-то въ родѣ "Аркадіи" виднѣется.

— Въ родѣ Новой Деревни! Ужъ и вывезешь ты словечко! попрекнула мужа Глафира Семеновна. — Здѣсь мирты, миндаль въ цвѣту, лавровыя деревья, какъ простой лѣсъ растутъ, а онъ: Новая Деревня!

— Лавровыя! Да нешто это лавровыя? усумнился Конуринъ.

— Конечно-же лавровыя.

— Лавровый листъ изъ нихъ дѣлается?

— Онъ

— Ну, штука! Скажи на милость, въ какія мѣста пріѣхали! Вотъ-бы хорошо нарвать, да женѣ для щей на память свезти. Ахъ, жена, жена! Что-то она, голубушка, теперь дѣлаетъ! Поди сидитъ дома, пьетъ чай и думаетъ: "гдѣ-то теперь кости моего дурака мужа носятся"?

— Что это она у тебя ужъ очень часто чай пьетъ? — сказалъ Николай Ивановичъ.

— Такая баба. Ядъ до чаю. А вѣдь и то я дуракъ. На кой шутъ, спрашивается, меня отъ торговаго дѣла къ заграничнымъ чертямъ на кулички вынесло!

— Да полно тебѣ ужъ клясть-то себя! За то отполируешься заграницей.

— Еще таверне. Вонъ вывѣска! Стой, извощикъ! Стой! — закричалъ Конуринъ.

— Увидали? Ахъ, какъ вы глазасты насчетъ этихъ вывѣсокъ, — сказала Глафира Семеновна.