— Матушка, голубушка, въ горлѣ пересохло. Вы то разочтите: вѣдь мы въ Петербургѣ по пяти разъ въ день въ трактиръ чай пить ходимъ, по два десятка стакановъ чаю-то охолащиваемъ иной разъ, а тутъ безъ китайскихъ травъ сидишь.

Извощикъ остановился передъ сѣренькой таверной, помѣщавшейся въ маленькомъ каменномъ домикѣ, около входа въ который стояли деревянные зеленые столы и стулья. Къ коляскѣ выбѣжалъ содержатель таверны, безъ сюртука, въ одномъ жилетѣ и въ полосатомъ вязанномъ колпакѣ на головѣ.

— Венъ ружъ, мусье! И апельсинъ на закуску, для мадамы!.. — скомандовалъ Конуринъ.

— Оранжъ, оранжъ… — поправила Глафира Семеновна.

— Oh, oui, madame… — засуетился трактирщикъ.

— Де бутель! Надо двѣ бутылки! — крикнулъ Николай Ивановичъ. — Обѣщались извощику поднести.

— Это шулеришкѣ-то? Шулеришкѣ, отнявшему у меня вчера въ Казино шестнадцать франковъ изъ-за Лисабона? Не желаю я, чтобы вы его потчивали, — заговорила Глафира Семеновна.

— Нельзя, Глаша… Мы ему раньше посулили. Тогда не слѣдовало совсѣмъ ѣхать съ нимъ. А ужъ коли поѣхала, то чего-жъ тутъ!

Мужчины вышли изъ коляски, чтобы размять ноги. Глафира Семеновна продолжала сидѣть. Слѣзъ съ козелъ и извощикъ и закурилъ трубку. Трактирщикъ подалъ вино. Начали пить.

— Наливай и коше венъ ружъ, — говорилъ Николай Ивановичъ, кивая трактирщику на извощика. — Веръ пуръ коше.

Пилъ и извощикъ.

— Votre santé, messieurs et madame… кланялся онъ.- Vous êtes les russes… Oh, nous aimons les russes!

Выпивъ вина, онъ сдѣлался смѣлѣе и фамильярнѣе, подошелъ къ Глафирѣ Семеновнѣ и, извиняясь за причиненную ей вчера въ Казино непріятность, сталъ доказывать, что ставку выигралъ онъ, а не она, стало быть онъ совершенно справедливо захватилъ со стола деньги.

— Алле, але… же не ве на парле авекъ ву… махала та руками и крикнула мужчинамъ: Господа! Да уберите отъ меня извощика! Ну, что онъ ко мнѣ лѣзетъ!

— Мусью! Иди сюда! Пей здѣсь! крикнулъ ему Николай Ивановичъ, помѣстившійся уже съ Конуринымъ за зеленымъ столикомъ.

— Mille pardon, madame… разшаркался передъ Глафирой Семеновной кучеръ и отошелъ отъ нея.

Снова дорога, то поднимающаяся въ гору, то спускающаяся подъ гору, снова налѣво роскошныя виллы, а на право морская синяя даль. Извощикъ, подбодренный виномъ и фамильярнымъ обращеніемъ съ нимъ сѣдоковъ, еще съ большимъ жаромъ началъ разсказывать достопримѣчательности дороги, по которой они проѣзжали.

— Villa Pardon… указывалъ онъ на возводящуюся каменную постройку.- Villa Crenon, Villa Scholtz…

Онъ даже разсказывалъ о профессіяхъ владѣльцевъ виллъ: кто откуда родомъ, кто на чемъ разбогатѣлъ, кто фабрикантъ, кто банкиръ, кто на какую актрису разоряется, но его никто не слушалъ.

— Бормочи, бормочи, мусье, все равно тебя никто не понимаетъ… проговорилъ Николай Ивановичъ.

— Очень даже понимаю, похвасталась Глафира Семеновна:- Но не желаю отъ извощика разговоровъ слушать.

Показалась роскошнѣйшая вилла съ бульваромъ, съ роскошнымъ садомъ, обнесеннымъ чугунной рѣшеткой. Посреди пестрѣющей цвѣтами клумбы билъ фонтанъ. Вотъ и ворота во дворъ виллы съ каменными столбами и рѣзной чугунной перекладиной, обвитыми плющемъ. У воротъ стоялъ бравый лакей, съ непокрытой головой, въ синемъ полуфракѣ со свѣтлыми пуговицами, въ бархатныхъ красныхъ плюшевыхъ короткихъ штанахъ и черныхъ чулкахъ и башмакахъ съ пряжками. Онъ стоялъ важно выпятивъ впередъ правую ногу и курилъ сигару, пуская въ воздухъ дымъ колечками. Глафира Семеновна взглянула на лакея и вздрогнула. Въ лакеѣ она узнала Капитона Васильевича, съ которымъ она, ея мужъ и Конуринъ вчера завтракали и играли въ залѣ на сваяхъ.