— Римъ! Римъ! По попамъ вижу! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Вонъ сколько ксендзовъ!

Поѣздъ остановился. Глафира Семеновна выглянула изъ окна и стала звать носильщика.

— Факино! Факино! Иси! кричала она, прочитавъ въ книжкѣ діалоговъ, какъ зовется по итальянски носильщикъ. — Теперь вотъ вопросъ, въ какую гостинницу мы поѣдемъ, обратилась она къ мужчинамъ.

— А надо такъ, какъ въ Ниццѣ. Первая гостиничная карета, которая попадется — въ ту и влѣземъ, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

Носильщикъ не заставилъ себя долго ждать, схватилъ ручной багажъ и потащилъ его изъ вагона. У станціи, на улицѣ, стояло множество омнибусовъ изъ гостинницъ. Сопровождавшіе ихъ проводники, въ фуражкахъ съ позументами, махали руками, выкрикивали названія своихъ гостинницъ и заманивали въ кареты путешественниковъ. Первая карета была съ надписью: "Albergo della Minerwa" и Николай Ивановичъ вскочилъ въ нее.

— Дуе камера? Вузаве дуе камера? спрашивала Глафира Семеновна проводника, показывая ему два пальца и тыкая себя въ грудь.

— Садись. Чего тутъ спрашивать! Довезутъ.

Проводникъ, однако, оказался говорящимъ кое-какъ по французски.

— Prenez place, madame, — сказалъ онъ и подсадилъ Глафиру Семеновну въ карету.

Съ десятокъ нищихъ, въ лохмотьяхъ и въ кожанныхъ сандаліяхъ, — мужчинъ и женщинъ съ грудными ребятами, завернутыми въ грязныя тряпки, — тотчасъ-же окружили ихъ, выпрашивая "уна монета"'.

Но вотъ багажъ взятъ и омнибусъ тронулся. Широкія площади чередовались съ узенькими переулками, черезъ которыя были перетянуты веревки и на нихъ сушилось тряпье, дѣтскія подстилки. Были вывѣшены даже перины на просушку. Переулки были переполнены съѣстными лавченками съ вывѣшенными надъ дверьми зеленью, помидорами, вѣтками съ апельсинами, колбасами, сыромъ въ телячьихъ желудкахъ, мясомъ, битыми голубями. Около нѣкоторыхъ лавчонокъ дымились жаровни и на нихъ варились бобы и макароны въ котлахъ. У лавокъ было грязно, насорено бумагой, объѣдками, апельсинными корками. Воняло прѣлью, тухлятиной. Бродили тощія собаки и обнюхивали сваленную у лавокъ въ груды цвѣтную капусту, выставленную въ мѣдныхъ тазахъ и большихъ глиняныхъ чашкахъ вареную кукурузу, бобы, фасоль. Площади были пыльны и мѣстами поросли травой, дома въ переулкахъ давно некрашены, не ремонтированы, съ обсыпавшейся штукатуркой, кой-гдѣ съ выбитыми стеклами.

И монахи, монахи безъ конца, на каждомъ шагу монахи!

— Да неужели-же это Римъ! Господи Боже мой, я его совсѣмъ другимъ воображала, произнесла Глафира Семеновна,

— И я тоже… отвѣчалъ Николай Иаановичъ. — Вотъ это должно-быть древности египетскія, указалъ онъ на громадную древнюю колонну, поросшую травой.

— Какія-же египетскія-то! Въ Римѣ, такъ римскія. Изъ-за нихъ сюда многіе и ѣдутъ, чтобы посмотрѣть.

— Ну, изъ-за этого не стоитъ ѣздить, сказалъ Конуринъ. — Вотъ папу римскую посмотрѣть — дѣло другое.

— А вотъ и фонтанъ. Смотрите, фонтанъ какой прекрасный! — указывала Глафира Семеновна. — Слава Богу, на хорошую улицу выѣзжаемъ. Вотъ, вотъ и приличные магазины. А я ужъ думала, что весь Римъ состоитъ изъ грязныхъ переулковъ.

Проводникъ при омнибусѣ, стоя на подножкѣ, говорилъ названія улицъ, зданій и церквей, мимо которыхъ проѣзжали. Церкви также были сѣрыя, не привѣтливыя, съ обсыпавшейся всюду штукатуркой, съ отбитымъ мокрымъ цоколемъ. Распахнутыя двери церквей были завѣшаны полотнищами грязнаго бѣлаго и зеленаго сукна, на папертяхъ сидѣли и стояли нищіе въ грязныхъ лохмотьяхъ; босые мальчишки съ головами, повязанными тряпицами, играли въ камушки.

Опять свернули въ узкій переулокъ и покатили по крупной каменной тряской мостовой.