Ей казалось даже, что они, разговаривая между собой, сверкали глазами въ ея сторону, какъ-бы указывая на нее. Итальянецъ-кондукторъ, посмотрѣвъ два раза находящіеся у ней и у мужчинъ билеты и зная, что билеты до Рима, ни разу уже больше не заглядывалъ въ ихъ купэ. И это казалось Глафирѣ Семеновнѣ подозрительнымъ. Ей лѣзло въ голову, что кондукторъ въ стачкѣ съ итальянцами въ шляпахъ съ широкими полями и въ цвѣтныхъ рубахахъ.
"Нарочно и не заглядываетъ къ намъ въ купэ, чтобъ бандиты могли влѣзть къ намъ и ограбить насъ", мелькало у ней въ головѣ.
Какъ на грѣхъ, одного такого итальянца, похожаго на бандита, съ красной ленточкой на шляпѣ, съ усами въ добрую четверть аршина и съ давно небритымъ подбородкомъ, покрытымъ черной щетиной, ей пришлось уже увидѣть три раза около ея окна. Очевидно, онъ ѣхалъ съ ними въ одномъ поѣздѣ и Глафирѣ Семеновнѣ казалось уже, что онъ слѣдитъ за ней, за ея мужемъ и Конуринымъ и выбираетъ только моментъ, чтобы напасть на нихъ Она не вытерпѣла и разбудила мужа.
— Что такое? Пріѣхали развѣ въ Римъ? — съ просонья спрашивалъ Николай Ивановичъ, поднимаясь и протирая глаза.
— Какое пріѣхали! Неизвѣстно, когда еще пріѣдемъ-то, — отвѣчала она плаксиво. — Спрашиваю на каждой станціи всѣхъ пробѣгающихъ мимо окна желѣзнодорожниковъ "Ромъ матенъ или суаръ" — и ничего не отвѣчаютъ. Не знаю даже ночью сегодня пріѣдемъ, или завтра утромъ, или днемъ. Спрашиваю, а они машутъ руками.
— Да должно быть не понимаютъ по французски-то. Ты-бы по-итальянски… Не можешь?
— Не могу. Я только еще съѣдобныя слова успѣла выучить.
— Стало быть, не знаешь, какъ утро и вечеръ по-итальянски?
— Не знаю. Только про кушанье успѣла…
— Такъ посмотри въ словарькѣ-то.
— Темно. А печать, какъ на зло, мелкая. При этомъ освѣщеніи въ фонаряхъ, ничего не видать.
На глазахъ у Глафиры Семеновны навернулись слезы.
— Доѣдемъ какъ-нибудь — сказалъ Николай Ивановичъ ей въ утѣшеніе и снова началъ укладывать свои ноги на диванъ. — Крикнутъ "Ромъ" — вотъ, значитъ, и пріѣхали.
— Ты опять спать? — спросила раздраженно Глафира Семеновна.
— Да что-же мнѣ дѣлать-то? Ужасти какъ дремлется.
— Полно тебѣ дрыхнуть-то! Вѣдь по Италіи ѣдемъ, а не по какому другому государству.
— А что-жъ такое Италія?
— Дуракъ! Совсѣмъ дуракъ.
— Чего-же ты ругаешься!
— По странѣ бандитовъ ѣдемъ, гдѣ на каждомъ шагу, судя по описаніямъ, должны быть разбойники, а вы съ Конуринымъ дрыхните.
— Да что ты! — испуганно проговорилъ Николай Ивановичъ.
— Не читаете вы ничего, оттого и не знаете. Бандиты-то гдѣ? Въ какомъ государствѣ? Ничего развѣ не слыхалъ про бандитовъ? Здѣсь-то первое разбойничье гнѣздо и есть.
— Слыхать-то слыхалъ и даже читалъ… Но неужели-же въ поѣздѣ?..
— У насъ въ поѣздахъ грабятъ, а не только что здѣсь. Вскочитъ въ купэ, табаку нюхательнаго въ глаза кинетъ, за горло схватитъ, деньги и часы вытащитъ — вотъ тебѣ и удовольствіе.
И Глафира Семеновна разсказала мужу о подозрительныхъ личностяхъ, которыхъ она уже видѣла на станціяхъ, разсказала какъ одинъ изъ нихъ черномазый съ красной ленточкой на шляпѣ видимо уже слѣдитъ за ними. Николай Ивановичъ встрепенулся и сталъ будить Конурина:
— Иванъ Кондратьичъ! Вставай! Проснись!
Конуринъ не поднимался и не просыпался.
— Три пятака… Только три пятака на енперъ поставлю… — бормоталъ онъ сквозь сонъ.
— И во снѣ-то въ рулетку, подлецъ, играетъ! Какая тутъ рулетка! Тутъ хуже рулетки. |