– Что это вы? Здороваетесь или прощаетесь?

Он деланно усмехнулся.

– Ни то ни другое. Просто вы – молодец!

– Вот еще, – неодобрительно пробасила она. – Нашли молодца.

– Молодец, – повторил Алексей Сергеевич. – И знаете, такая… – Мучительно краснея, покрутил в воздухе пальцами, сказал, глядя в сторону: – Красивая, одним словом.

Елена Аркадьевна ошеломленно воззрилась на него, потом опустила глаза, провела рукой по своим жестким, коротко остриженным волосам. На смуглой щеке ее появилась ямочка.

– Что вы, – смущенно прогудела она. – Какая я теперь красивая! Вот когда то, в молодости, говорят, ничего выглядела.

Елена Аркадьевна отродясь не была красивой. Но сейчас ей и самой верилось, что была. Пусть когда то, давным давно, а была.

Его тронуло ее смущение, и невинная гордость своей призрачной красотой, и ямочка на ее щеке, такая неожиданная, словно трава в снегу.

И он подумал о том, что и в самом деле люди часто равнодушно проходят мимо друг друга, не желая ближе узнать один другого, не стремясь, как говорил Павлищев, копнуть глубже.

Ему захотелось сказать ей, как давеча Вале, какие то особенные, теплые слова, но он не мог ничего придумать. Как ни старался.

– Знаете, – сказал он, – наверно, и в самом деле, строфантин – великая штука!

– Чем же великая?

– Несколько капель, и дряблой мышцы, что называется, как не бывало!

Она спросила:

– Это у Пекарникова?

– У него. И кровь тоже, как видите, без патологических сдвигов. – Подумал и удовлетворенно добавил: – Теперь будем оперировать. Со спокойной душой.

Он умер за несколько дней до защиты диссертации Костей Яковлевым.