-  Ещё как! - воскликнул разговорчивый побирашка, облизывая сухие губы. Его распирало от жадности. - Не томи, спрашивай.

    -  Нет ли поблизости чужаков?

    -  Здесь много разного народа живёт, - хмуро произнёс нищий. - Всех ведь не упомнишь. Но вас двоих, я головой ручаюсь, - впервые вижу.

    -  Отец, не о нас речь, - грубо перебил Лигрель. - Появлялись ли за последние день или два новички, подозрительные типы? Они должны остановиться где-то поблизости.

    -  Кажется, я знаю, кто нужен, - пробурчал дотоле молчавший нищий с бельмом на глазу. - Живут тут неподалёку, через два дома, пятеро, среди них баба. А вчерась к ним ещё один гость пожаловал. Наши бы их с удовольствием пощекотали, да приказ даден - ни в коем разе не трогать.

    -  Кем даден? - спросил Лигрель.

    -  Э, милчеловек, о таких вещах здесь говорить не принято. Большой человек приказал. Кто знает, тот поймёт. Тут его все слушаются, - пояснил нищий.

    -  Значит, через два дома, - прервал я. - Покажите где?

    -  Гони ещё медяк, покажу, - вызвался он.

    -  Получай, - я высыпал в приготовленную горсть деньги. Сменив хозяина, они жалобно звякнули, будто сетуя на свою жизнь.

    Нищий тщательно пересчитал мелочь, потом раздал улов между остальными попрошайками, отсыпав, правда, львиную долю себе в карман.

    -  Только будьте осторожней, - предупредил он. - Там люди сурьёзные, шутковать не будут. Чиркнут ножом по шее, и голова в кустах окажется.

    -  Мы тоже не лыком шиты, - откликнулся я. - Веди.

    Нищий, покряхтывая, привстал с котомки и побрёл неторопливыми шажками. Мы с Лигрелем дышали ему в затылок. Сердце тревожно заныло. Я вроде бы не склонен к авантюризму, однако сейчас добровольно лез головой в петлю. Скажи об этом кто раньше - рассмеялся бы прямо в лицо, честное слово! Наверное, виной всему моя ответственность. Я с ранних лет привык взваливать на себя кучу обязанностей, это даже выработалось в дурацкую привычку. Впрочем, чего зря сетовать. Сделанного не воротишь. Раз вызвался спасать мир, не жалуйся - никто за язык не тянул, не упрашивал, награды не обещал.

    В голову лезла разная ерунда. Вспоминалась детство, проведённое почти на таких же полуразрушенных улицах, но даже в самый лютый мороз они казались гораздо теплее стен сиротского приюта, в который меня определили практически сразу после рождения. Редкий день обходился без того, чтобы кто-то из детей не получил порцию розог или не провёл несколько часов, стоя коленями на сухом горохе. С тех пор я возненавидел казённые костюмчики серо-мышиного цвета; полные издёвки, глаза воспитателей, срывавших на нас плохое настроение, и баланду, похожую на тюремную похлёбку, разве что порой в ней по большим праздникам плавали маленькие кусочки мяса.

    Попрошайка остановился. Впалые щёки болезненно задёргались.

    -  Вот дом, про который я рассказывал, - он с опаской, словно боялся, что его заметят, указал на ветхое двухэтажное строение с относительно целой черепичной крышей и следами отвалившейся штукатурки на стенах. - Ищите там. Если что, вы меня не видели, и я вам ничего не говорил, - торопливо пробормотал нищий.

    -  Спасибо, можешь идти, - сказал я.

    -  Прощевайте, - откланялся нищий.

    Дом был обжитой. В нём кто-то находился несколько дней, чувствовалось сразу. Обитатели готовили еду, о чём явственно говорил запах, шедший из второго окна справа, на первом этаже.