Эти неблагоприятные для Пруссии обстоятельства позволяли России попридержать осуществление тайного проекта об отделении православных воеводств от Польши. Россия выигрывала месяц за месяцем, так и не начав действовать. Связанный по рукам и ногам войной с Турцией петербургский кабинет балансировал над пропастью, опасаясь каждого резкого движения в отношении Польши и приберегая план Потемкина на крайний случай.

Вслед за первым «подарком» бывшие союзники приготовили петербургскому кабинету еще один сюрприз. 19 августа 1790 г. Потемкин уведомил императрицу, что Вена намерена вступить с Берлином в военный союз - то есть примкнуть к «лиге» и оказаться в числе врагов России. Сторонники близких отношений с Петербургом потеряли свой политический вес, а прусские дипломаты хозяйничали при австрийском дворе едва ли не также безраздельно, как при польском. «По известиям моим из Вены, - сообщал князь, - кажется, работают венгерской и берлинской дворы о взаимном союзе. Герцберх упал в своем кредите у короля, а всю доверенность получил маркиз Лукезини».

Польша тоже вела активные переговоры с противниками России. «На Сейме в Варшаве положено поспешать заключением с Портою союза оборонительного и наступательного, - сообщал императрице князь. - Курьеры прусские и польские почасту ездят через цесарския посты» . Россия осталась одна, без союзника, даже такого слабого, как Австрия, но все же способного усложнить положение поляков в случае совместных с Пруссией действий. План противостояния возможному совместному нападению Пруссии и Польши, разработанный Потемкиным с учетом действий союзницы, нуждался в серьезных коррективах, что и привело к возникновению третьего варианта проекта «О Польше».

На русско-польской границе летнее затишье под угрозой вторжения Черноморского казачьего войска сменилось новыми военными демонстрациями со стороны Польши. В начале августа в Варшаве возникла волна слухов о том, что Потемкин собирается свергнуть короля и сам претендовать на польский престол. Об этом сообщали в Петербург русский резидент в Варшаве барон И. Ф. Аш и племянница Потемкина графиня А. В. Браницкая . Подобные известия вновь больно ударили по репутации светлейшего князя при дворе, противники командующего из рядов «социетета» опять обрушились на Григория Александровича с обвинениями в неверности интересам России. Горечью отдает письмо Потемкина Безбородко, написанное по этому поводу: «Поляки теперь, пока Сейм, не будут наши. Я бы знал, как, но видно, что не должно мне мешаться. Неужели я в подозрении и у вас? Простительно слабому королю думать, что я хочу его места. По мне - черт тамо будь. И как не грех, ежели думают, что в других могу быть интересах, кроме государственных?»

Неожиданно возникшая двойственность в положении Потемкина мешала командующему направить Булгакова в Варшаву с надлежащими инструкциями. Новый посол, по мнению князя, должен был по крайней мере знать о тайном плане России в отношении Польши, но открыть Булгакову эти секретные документы без личного разрешения императрицы Григорий Александрович не мог. В середине июля князь не без заметного раздражения писал Безбородко: «Булгакова нет еще в Варшаве. Через сие упустятся случаи к приобретению на нашу сторону лиц, которые нам были столь вредны и которые начинали уже колебаться. Я не знаю, должен ли я ему сообщить, а без дозволения слова не молвлю. Сейм и замешательство - синонимы, пусть путаются. Обещать им гарантию на владения, а отнюдь не на законы, они будут наши». Именно в письме к Безбородко Григорий Александрович впервые высказывает мысль, что Россия должна отступить от договоров, по которым она гарантировала Польше неизменность ее государственного строя, и гарантировать только целостность территории - то есть именно то, чего хотели сами поляки: неприкосновенности своих земель и невмешательства иностранных держав в их внутренние дела.