30 мая из лагеря в местечке Ко коте ни Потемкин направил Екатерине несколько документов, рисующих обстановку буквально накануне намеченного ввода русских войск в Польшу. Важнейший из них - «План операции военной по вступлению в Польшу» - характеризует тактические задачи предстоящего маневра. «Вступление в Польшу долженствует быть согласовано с союзниками, и так движение наше к назначенной черте единовременно с открытием действий от австрийцев произведется». - подчеркивал светлейший князь. Втягивая Австрию в общие действия на территории союзницы Пруссии - Польши - Россия как бы не позволяла охладевшей к войне Вене выпутаться из военного конфликта и оставить Петербург в полном одиночестве посреди «пяти огней». «Из означения позиции на карте видно, - продолжает Потемкин, - что граница от Чернигова или лучше сказать от Гомеля к Кракову и молдавская по Днестру остается уже за спиною у нас, а белорусская так будет обеспечена, что неприятель поопасается ворваться даже за Могилев, опасаясь быть отрезану».

Итак, план вторжения рассматривался как предупреждающий удар перед неминуемым, на взгляд корреспондентов, совместным нападением Пруссии и Польши на западные земли Российской империи. Боеспособность собственно польских войск князь оценивал невысоко именно в силу крайней внутренней неразберихи, царившей в Польше. В той обстановке армии трудно было разобраться, кто конкретно неприятель и с кем правительство республики собирается воевать. Значительная часть собранных рекрут, по расчетам светлейшего князя, должна была перебежать на сторону России. «При вступлении нашем в Польшу войски республики рассыпаны или прогнаны будут, а я на Бога надеюсь, что все разбегутся и много к нам, - писал он. - Тогда я пойду вперед и так уже встану, что вся граница от польских войск обеспечена будет; а полки, в Белоруссии собирающиеся, двинутся к Курляндии противостоять прусскому королю и тем закрыть Ригу». Результатом вступления русских войск на территорию Польши должно было, по мысли князя, стать полное отделение трех воеводств, населенных главным образом православными. «Во время движения вперед моего корпуса в трех воеводствах черноморские казаки водворятся. Манифест публикуется и русский народ возьмет силу объявить себя вольным и от Польши независимым… Ежели возможно еще будет месяц выиграть, то все пойдет стройно» .

В качестве приложения к этому плану Потемкин направил Екатерине записку с рассуждениями о формируемых в Белоруссии и Финляндии войсках. Князь без особого доверия относился к представителям униатской и католической церкви, если их предстояло использовать в борьбе с Польшей. «Мещане в Белоруссии не все нашей церкви, - пояснял он Екатерине, - еще римляне и униаты. Из них войско собранное в том крае неупотребительно, а лучше с губернии собрать столько, что нужно для стражи пограничной противу провоза товаров, и охранение такое отдать под попечение дворян, дабы из войск регулярных на то не употреблять». Тоже самое касалось и финского населения, еще недавно жившего под шведской властью, а сейчас дававшего рекрут для войны со Швецией. Потемкин считал, что можно избежать дезертирства в подобных полках, только поместив их на совершенно незнакомый театр военных действий против турок, где они бы не испытывали симпатий к противнику. «Финлянцы наши - народ бесполезной, - продолжал свои рассуждения князь. - Они с губернии легко могут дать две тысячи матросов. Теперь нельзя их употреблять противу шведов, но сюда годятся зимою, их можно бы сот шесть прислать» .

Наибольшую надежду Потемкин возлагал на казачье войско, вновь собираемое на российской части Украины. «Генерала-аншефа Кречетникова отправил я в Киев, - сообщал князь в другом приложении к плану. - Образом таковым верное и хорошее доставляется войско, полезное службе, опасное неприятелю и выгодное земле». Значительный отток православных рекрут, бежавших из Польской армии, шел через границу на Украину и записывался там в формируемое казачье войско.