Кейн вздохнул и разочарованно развел руками.

– Ладно. Дело вот в чем. Мне нужно поговорить с тем парнем, Ламораком. Вам эту беседу слышать ни к чему, понимаете? Идите на Стадион и скажите, что поверили мне на слово. Король поймет.

– Но… но, я думаю…

– Сказано тебе, король поймет. Ему бы не хотелось, чтоб вы умерли прямо тут.

Кейн пошевелил обнаженным клинком. Дав им время на размышление, он спросил:

– Все поняли?

Стражники снова переглянулись и, видимо, сочли за лучшее удалиться. Однако Коллберга это уже не интересовало.

«Ламорак, – подумал он со странным спокойствием, радуясь неожиданному открытию. – Значит, это то самое убежище в Рабочем парке».

Он неистово сжал кулак и поднял руку над переключателем аварийного переноса. На пухлых пальцах дрожал красный отсвет.

«Сделай хоть один неверный шаг, Кейн, – хоть один. И не важно, что его допустит кто-то другой. Крошечный намек Ламорака на признание – и мой кулак будет быстр, как молот божий».

Бледные мясистые губы администратора затрепетали от такого сравнения. Коллберг поерзал в кресле помрежа, устраиваясь поудобнее, однако у него ничего не вышло. Чесалось все тело, словно по нему бегали полчища муравьев; он не мог расслабить плечи, успокоить бешено бьющееся сердце.

«Еще чуть-чуть, – сказал он себе. – Ждать осталось совсем немного».

– Ни слова! – негромко приказываю я. – Я ничего тебе не сделаю.

Он медленно переносит свой вес на руки и опускается обратно в кресло. Кто-то из кантийцев поумнее подвязал его сломанную челюсть бинтом и стянул на макушке; теперь Ламорак похож на мультяшного героя, у которого болят зубы.

– Прывд?

Я делаю глубокий вдох, потом поворачиваю меч к нему рукоятью.

– Правда. Но если ты попробуешь сотворить заклинание Власти, я тебе еще чего-нибудь сломаю, усек?

Он нерешительно тянется к мечу – словно ребенок, который боится, что у него отберут конфетку. Рука смыкается на рукояти, плечи и шея напрягаются. На лице написано такое облегчение, что я сам чувствую его.

– Кейн… Кейн, я…

– Я все знаю. – Я отворачиваюсь, зажигаю лампу и ставлю ее так, чтобы свет был виден снаружи. – С тобой мы поговорим дома. Сейчас это не важно. Я знаю, что ты сделал, и знаю, почему ты это сделал.

Глаза у него становятся круглыми, он хватается за рукоять меча второй рукой, и острие направлено к моему лицу.

– Но… но я…

– Ничего не говори. Сказано тебе, я все знаю и понимаю тебя.

Его нижняя губа подрагивает.

– Я никому не хотел делать хуже…

– Я знаю. Поверь, Ламорак, я прекрасно понимаю, с какой силой на тебя могут надавить. Я ведь тоже из этой лавочки. Я делал все то же самое, и мне это нравилось ничуть не больше, чем тебе.

На его глаза наворачиваются слезы. Я едва могу сдержать закипающее в груди отвращение, не дать ему просочиться в мой голос или отразиться на лице.

– Ее карьера… – хнычет он. – Ее Приключение… Я обрываю его.

– Сейчас важно только одно – вырвать ее из рук Ма'элКота, так? Помоги мне. Помоги мне спасти ее, и все остальное не будет иметь значения. Я даже позабочусь о том, чтобы король Канта оставил тебя в живых, после того что ты с ним сделал.

– Кейн… Кейн, это было…

– Говорю тебе, я понимаю! – «Господи, какой нытик!» – Прошлой ночью я здорово напугал тебя в том заброшенном складе. Ты думал, я хочу убить тебя. – Я пожимаю плечами и глуповато улыбаюсь.