Базар, находившийся в нижней части города, встретил женщин шумной многоголосицей, криками зазывал, пестрым разноцветьем одежд и оттенков цвета кожи; ну и, в первую очередь, всевозможными ароматами - от благоухания персиков и миндаля до резкого запаха свежей рыбы.

    Сперва Алкмене захотелось фруктов. Она долго выбирала приглянувшиеся ей гранаты, чей разлом блестел рубиново-красными, сочными, сладко-терпкими зернами; потом купила сушеной дыни. Оказавшись рядом с рыбными рядами, она замедлила шаг, принюхалась и раздумала брать рыбу, свернув к мясникам - где на узловатых шестах были развешены разные копчености, к которым Алкмена в последнее время пристрастилась.

    Рабыни покорно следовали за хозяйкой.

    Вот тут-то к ним и привязался нищий. Невысокий, тощий, в грязной до неимоверности хламиде с капюшоном, из-за которого лицо попрошайки все время оставалось в тени.

    -  Подайте убогому калеке! - завывал нищий за спинами женщин, хватая рабынь за одежду (выглядел нищий при этом вполне здоровым). - Подайте ради Зевса! И ради Аполлона! И ради Афины! И Диониса! И Гермеса! И Артемиды! И… и всех остальных! Ну подайте! Ну что вам стоит?! Подайте!..

    Богов было много, и оборванец мог перечислять их бесконечно, поэтому Алкмена попыталась отвязаться от попрошайки, сунув ему самый мелкий гранат - и зря. Нищий тут же понял, что здесь есть чем поживиться, и заканючил с новой силой.

    Тогда Алкмена попробовала не обращать на нищего внимания - и, как ни странно, ей это удалось. Тем более, когда она остановилась возле шестов с фессалийскими копченостями. Алкмена долго и придирчиво выбирала кусок получше, а чернобородый толстяк-продавец непрерывно расхваливал свой товар, косясь на завидные бедра рабынь - и от его болтовни и запаха продымленного мяса у Алкмены закружилась голова, так что она, кажется, ткнула пальцем не в тот кусок, который уже почти выбрала, а в соседний, малость подозрительный.

    Толстяк расторопно снял указанный кусок, рассыпаясь в любезностях, одна из рабынь подставила было корзину - как прямо из-за ее спины выскочил умолкший и потому всеми забытый нищий.

    Он выхватил у торговца его копченую козлятину, отпрыгнул назад и, брызгая слюной, вцепился в мясо желтыми зубами, гримасничая и поглощая украденное с невероятной быстротой.

    Воцарилась тишина - только нищий громко чавкал, и кадык на его немытой шее бегал туда-сюда, пропуская неразжеванные до конца куски. Впрочем, тишина длилась меньше, чем хотелось бы нищему - изумленно охнула Алкмена, завизжали обе рабыни, а чернобородый торговец с проклятьями извлек откуда-то увесистую палку и, решительно переваливаясь на коротких ногах, двинулся к не прекращавшему жевать воришке.

    И не миновать бы наглецу хорошей трепки - поделом! - но тут любитель чужой козлятины перестал работать челюстями, уронил в пыль остатки мяса и схватился обеими руками за живот.

    -  Отравили! У-у-у…мираю!!! - вопль нищего взвился над базаром, чуть ли не заглушив общий шум и гам.

    -  Притворяется, мерзавец, - хозяин украденного мяса занес палку над катающимся по земле вором, но не опустил ее, а замер в нерешительности.

    Вопли быстро перешли в нечленораздельный вой; человек уже больше не катался по земле, а лишь слабо дергался, вцепившись в собственный живот; лицо несчастного покрылось бисеринками пота, на губах выступила пена, хриплое дыхание с трудом вырывалось сквозь стиснутые в судороге зубы.

    Он уже не выл, не стонал, а так - слабо скулил.

    До Алкмены внезапно дошло, КТО мог бы оказаться на месте нищего, не съешь он эту злополучную козлятину - и Алкмену, несмотря на полуденную жару, пробрал холод.