Некоторое время Старший переваривал услышанное.

    -  Лукавый?!

    -  Да, дядя?

    -  Знаешь что, Гермий - слетай-ка ты к Мойрам! [5] Выясни, что они там напряли в приданое будущему новорожденному. Изменить судьбу мы не в силах, но знать… знать ее не мешало бы. Мало ли…

    -  Слушаюсь, Владыка! - фальшиво выкрикнул Лукавый писклявым голоском, отчего Старший, скорее всего, поморщился - потому что сумрак мгновенно почернел, становясь прежним мраком.

    -  Шутник… Сто раз говорил тебе - ерничать будешь при посторонних. Или при отце. А со мной - не надо. Не люблю. Ладно - лети, малыш.

    Гермия не было довольно долго, и Старший уже начал недоумевать, куда этот плут запропастился - когда, наконец, вновь раздался шелест, и слегка запыхавшийся посланец шлепнулся на берег Стикса рядом со Старшим.

    -  Странные дела, Владыка, - Лукавый был необычайно серьезен, и Старшему на этот раз не пришло в голову перебивать племянника. - Прилетаю я, значит, к Мойрам, спрашиваю - а те только руками разводят. Ничего, мол, нет пока, нить не спрялась, жребий не вынут и уж тем более не записан. Я, понятное дело, давай допытываться - думаю, скрывают что-то старухи! - а тут глядь, у Клото нить пошла! И не просто нить, а двойная да крученая…

    -  Близнецы, - прошептал Старший.

    -  Близнецы, - тут же согласился Лукавый. - Но чтоб нить крученая - такого и сами Мойры не помнят! Короче, раскрутили мы ее кое-как…

    -  Вы? - буквально подскочил Владыка.

    -  Мы, - с достоинством подтвердил Гермий. - Я тоже помогал! Только все зря - под конец она опять скрутилась. Так что когда два жребия вытянули - не смогли выяснить, кому какой. Впрочем, чего там выяснять, черепки-то почти одинаковые были…

    -  А жребий, жребий-то какой?! - чуть ли не выкрикнул Старший.

    И тогда Лукавый склонился к самому уху Владыки и что-то прошептал.

    Сполохи озадаченно мигнули и погасли.

    ЭПИСОДИЙ ПЕРВЫЙ

    1

    …Это случилось за два часа до рассвета, в то проклятое время, когда безраздельно властвует легкокрылый Сон-Гипнос, сын многозвездной Нюкты; и часовые семивратных Фив клюют носами, всякий раз вздрагивая и озираясь по сторонам - а Гипнос неслышно смеется и брызжет маковым настоем из сложенных чашечкой ладоней в лицо нерадивым караульщикам.

    Это случилось за два часа до рассвета.

    Издалека, со стороны долины Кефиса, донесся еле слышный рокот - сбивчивый, напоминающий звук осыпи камней на склонах Киферона - и понесся, приближаясь и усиливаясь, постепенно заглушая стрекот цикад, эхом отдаваясь в вершинах кипарисов и заставляя вспугнутых птиц тревожно хлопать крыльями.

    -  Ишь, гонит, - проворчал Телем Гундосый, старший караульщик поста у юго-восточных ворот Фив, и плотнее закутался в шерстяную накидку.

    -  Кто, дяденька? - робко поинтересовался сидевший рядом с Телемом юноша, почти мальчик, моргая длинными девичьими ресницами.

    -  Да почем я знаю - кто? - хмуро отозвался Гундосый, и юноша поежился, вслушиваясь в надвигающийся рокот, а затем ближе придвинул к себе короткое копье с листовидным жалом.

    Телем покосился на юношу, хмыкнул, почесал свою проваленную переносицу и скорчил гримасу, которую с большой натяжкой можно было бы назвать ободряющей.

    -  Не боись, дурашка, - в голосе Телема пробились отеческие нотки.