-  Да, я многое успел. И мой сын Ифит - мой сын и мой ученик, только мой, а не Аполлона! - будет спорить с Миртилом, нынешним учителем Алкида.

    -  И это знаю, - еле заметно усмехнулась карлица.

    Эврит слегка приподнял бровь.

    -  А знаешь ли ты, дочь Пройта, что проигравший будет принесен в жертву сыну Алкмены?! - торжествующе произнес, почти выкрикнул он.

    Старуха задумчиво поковыряла клюкой в углях костра, взметнув сноп искр.

    -  О да, теперь я знаю и это… Только знает ли об этом учитель Миртил?

    -  Узнает. И согласится.

    -  Да уж, согласится, - закивала старуха, с некоторым уважением поглядывая на Эврита.

    -  Более того - я знаю, кто победит! И тогда этот Миртил САМ принесет себя в жертву! Ты понимаешь, Галинтиада?! Не просто жертва, не просто ополоумевший от страха раб - а учитель, сознательно всходящий на алтарь своего ученика! Это воистину достойно Тартара!

    -  О да! - глаза карлицы вспыхнули в отсветах догорающего костра. - Ты и впрямь повзрослел, мудрый Эврит! Вот только…

    Она помолчала, зябко кутаясь в лохмотья.

    -  Скажи мне, Эврит-лучник, - наконец проговорила она странно дрожащим голосом, - зачем тебе все это? Зачем тебе нужны Павшие на Олимпе? Ведь ты не веришь в Золотой век, правда?

    -  Не верю, - слова давались Эвриту с некоторым трудом. - Но иначе Аполлон никогда не примет моего вызова.

    -  Аполлон? Тот, кто учил тебя?

    Эврит не ответил.

    6

    Если бы Креонту кто-нибудь сообщил, что в районе северо-восточной окраины города (кстати, довольно-таки недалеко от тропинки, ведущей к уже известному нам холму) есть некий полуразвалившийся домишко - басилей Фив, вероятно, весьма удивился бы, что ему докучают подобной ерундой.

    Если бы об этом домишке сказали любому горожанину, проживавшему близ северо-восточной окраины - горожанин бы удивился не меньше Креонта, поскольку никакого-такого домишки никогда не видел.

    Если бы о том же сообщили солнечному титану Гелиосу, некогда предавшему свое титаново племя и пошедшему в услужение к Олимпийцам, то Гелиос (возможно!) придержал бы на миг своих огненных коней, но не удивился бы.

    Давно разучился удивляться солнечный титан Гелиос, вечный возница.

    Если бы об этом сказали близнецам Алкиду и Ификлу…

    А чего им говорить? - вон они бегут, сверкая подошвами сандалий, как раз в тот самый дом, где ждет их старый приятель Пустышка.

    Хорошо детям: год, два, два с половиной - и случайный знакомый превращается в приятеля, а там и в старого приятеля… хорошо детям!

    Поворот за корявым абрикосом с еще зелеными, ужас какими кислыми плодами, теперь надо замедлить шаг, оглядеться по сторонам - и бегом, бегом мимо гнилого шалаша к дому Пустышки, не обращая внимания на легкий холодок, возникающий где-то в животе и почти сразу же пропадающий…

    Только пегий щенок, глупое, вечно голодное существо, греющееся рядом с шалашом, видит, как двое мальчишек, перемигиваясь, пробегают совсем рядом и исчезают, как не бывало - только щенку до этого и дела нет.

    Ему бы косточку… и чтоб не исчезала никуда.

    У дома, который был как бы в Фивах и в то же время как бы нет, сидел темноволосый юноша, похожий на совсем молодого Автолика; восьмилетние Алкид и Ификл звали юношу Пустышкой, но он нисколько не обижался, потому что в свое время представился близнецам именно таким образом.