-  И вот что я тебе скажу, дружище, - Эльпистик понизил голос, как ему казалось, до шепота, только шепот этот вышел весьма и весьма громким. - Боги к нам явно благоволят! Понял?

    -  П-понял, - качнул тяжелой головой уже слегка захмелевший Амфитрион. - Боги к нам благоволят! А… а почему ты так решил? К прорицателю ходил, что ли?

    -  Да ты вспомни наш поход! Все битвы одна в одну! Хвала, конечно, Аресу, но и мы с тобой не плошали! Потом - колодцы, когда надо, попадались, и никто туда гнилого мяса не кидал; перебежчики к нам валом валили, эта, как ее… Комето, дочка басилея Птерелая, в тебя влюбилась по уши и весь Тафос нам, как на ладошке… у-у, гнездо пиратское, правильно мы его!..

    -  А я ее потом убил, - хмуро отозвался Амфитрион, тщетно пытаясь вспомнить лицо тафийской царевны Комето. Крик ее помнил, когда лезвие меча без привычного сопротивления погрузилось в мягкий женский живот, кровь на белом пеплосе тоже помнил, а вот лицо почему-то не вспоминалось.

    Никак.

    -  И молодец! - обрадовался Эльпистик, увлеченно размахивая бычьей костью. - Я еще Панопею говорю: слышь, Панопейчик, а Амфитрион у нас молодец! Правильно, мол, понимает - Тафос теперь все равно наш, никуда не денется, а отцеубийцу эту, змею тафийскую, не домой же везти?! Боги твою руку направляли, друг мой, истинно боги…

    -  А я ее потом убил, - не слушая Эльпистика, повторил Амфитрион, наливая себе из кувшина. - Живот у нее был… мягкий. А меч я после сломал. Зря, наверное…

    -  Конечно, зря, - Эльпистик попытался укусить кость, на которой совершенно не осталось мяса, и укусил-таки, но потом передумал и запустил ею в хозяина, возившегося внизу у очага.

    -  Зря! Мечи нам еще понадобятся… Не сегодня-завтра снова в поход пойдем. Мне знак недавно был! Оттуда!

    И ткнул лоснящимся пальцем в небо.

    -  Знак? - заинтересовался Амфитрион. - Какой знак?

    Эльпистик с заметным усилием наклонился к уху друга и трагически зашептал:

    -  Мою Энонию - ну, ты ее знаешь! - посетил сам бог войны Арес!

    -  Да ну?! - притворно удивился Амфитрион, поскольку действительно знал грудастую Энонию, жену Трезенца, и знал гораздо лучше, чем предполагал сам Эльпистик. А в памяти всплывало: ночь, сонная и равнодушно-отрешенная Алкмена, неприятный холод в груди и ее слова: «Хвала небу… вышло, наконец… Пленницы замучили, да?» И песок, стылый песок двора, больно царапающий лоб, и вой, поднимающийся изнутри вой, из глубин, из таких бездн души, о которых Амфитрион никогда и не подозревал.

    Кто же был у нее той ночью?!

    -  Да точно тебе говорю! - не унимался Эльпистик. - Энония теперь дитя от него носит! Жирная стала, брюхо выше носа… хрюкать скоро начнет.

    -  Какой месяц? - машинально осведомился Амфитрион, уставившись в кубок.

    -  Третий. А живот - как на шестом.

    -  И у моей - третий…

    -  Что, тоже Арес?

    -  Не знаю. Я, наверное… или Арес.

    -  А у меня - без сомнений! Он! Арес-Эниалий! [9] Энония говорила - даже во время этого дела шлема не снимал. Почтил, значит. Вот только дура моя, Энония - ничего с ней поделать не могу! Что ни ночь твердит: «Вот Арес - это да! Это было божественно! Истинно - бог… копьеносец! А ты - козел драный…» А что - я? Ну не копьеносец я - хотя до сих пор бабы не жаловались! Слушай, Амфитрион, пошли в поход! А то я сдохну, ее ублажая…

    -  Да брось ты! - неожиданно для самого себя сквозь зубы процедил Амфитрион.