– Мне, конечно, остается лишь во всем поступать сообразно с теперешними моими несчастьями, – продолжал Фемистокл, – и я явился сюда, готовый принять и милость царя, если он благосклонно со мной примирится, и умолять его, гневающегося и помнящего зло, о прощении…

Голос Фемистокла прервался, он тяжело перевел дыхание. Трудно стоять перед врагом своей родины и вымаливать у него милости. Трудно! Но Фемистокл превозмог себя:

– Положись же на врагов твоих как на свидетелей того, сколь много добра я сделал персам, и лучше используй несчастья мои для доказательства своей доброты, чем в угоду гнева. Ибо, если ты спасешь меня, ты спасешь просителя, умоляющего о защите, а если погубишь меня, то погубишь врага твоих врагов – эллинов.

Царь задумался. Он много слышал о Фемистокле, о его отваге в боях и больше всего о его необычайном уме.

«Верить ли этому хитроумному? – думал Ксеркс. – Он обманывал и своих союзников, обманывал и нас. Может, и тут есть ложь и хитрость в его речах о том, что он помог нам уйти от Саламина?»

– Однако ты смел, Фемистокл, – задумчиво сказал царь, – смел и умен!.. – И добавил с угрозой: – Но берегись, если вздумаешь обмануть меня!

Он велел проводить Фемистокла в один из дворцовых покоев и дать ему все необходимое, и не как пленнику, но как гостю.

– Вы слышали? – сказал царь, обратившись с радостной улыбкой к своим царедворцам, которые молча сидели вокруг. – Нет, вы слышали, кто к нам пришел? Право, я так радуюсь, будто мне выпало величайшее счастье!

И тут же обратился с молитвой к божеству зла Ангро-Манью, которого эллины называли Ариманом.

– О Ангро-Манью, внушай всегда моим врагам такие мысли, чтобы они изгоняли из своей страны своих наилучших людей!

В этот вечер царь Ксеркс принес богам благодарственную жертву. А потом пировал и веселился, словно одержал великую победу. И даже ночью приближенные, охранявшие его сон, слышали, как он вскакивал среди сна и радостно кричал:

– Фемистокл-афинянин у меня в руках!

МИЛОСТИ ЦАРЯ

Еще одна ночь, которая прибавила седины Фемистоклу. Царь выслушал его, но ничего не сказал. Лицо Ксеркса было непроницаемо – горбоносое, смуглое, с золотистым отсветом в черных глазах. Фемистокл видел, что Ксеркс радуется… Но чему? Тому ли, что Фемистокл пришел служить ему, или, угадав его лукавство, тому, что Фемистокл наконец в его власти и он может казнить давнего врага любой казнью?

Придворные царя молчали, Фемистокл не слышал ни одного голоса. Но он видел их замкнутые темные лица, он чувствовал их взгляды, полные ненависти и злорадства. Выйдя от царя, он слышал, как кто-то за его спиной сказал с усмешкой:

– Не нужно теперь царю платить двести талантов за его голову – Фемистокл сам пришел к нему!

Светильники гасли один за другим, лунный свет в отверстиях под потолком становился все ярче. Во дворце стояла глубокая тишина, но Фемистокл чувствовал чье-то присутствие за его дверями.

«Стерегут… – думал он. – Еще бы! Ведь двести талантов!»

Он легонько толкнул резную дверь, она открылась. Чьи-то тени метнулись в темноту. Он прошел через безмолвный зал, внутренний дворик принял его в свой ночной завороженный мир. Тонко звенел фонтан, играя лунными бликами, звезды висели так низко, что казалось, «можно достать их рукой, они мерцали и переливались белыми огнями…

«Почему я никогда до сих пор не видел звезд? – думал Фемистокл. – Или их не было в Афинах?..»

Он стоял и глядел в сверкающее небо. Казалось, что перед ним творится какое-то чудо. Понемногу в сердце проникала печаль: жизнь кончается, может быть, завтрашний день будет его последним днем, а он как будто и не жил вовсе, всегда суета, волнения: споры, заботы, битвы…

«Что будет делать Архиппа, если я умру? Как будут жить дети? Сколько беды и позора они примут из-за меня! Неужели эта жертва была напрасной?.