Духарев был в третьей шеренге, но длинное копье прошло между двумя шеренгами гридней, ударило в щит Духарева и переломилось. Хруст древка утонул в грохоте боя. В следующую секунду Сергей обнаружил, что гридней впереди него больше нет, а в лицо ему летит еще одно копье. Духарев пригнулся - копье прошло над головой, зато другое угодило в шею коню и пронзило насквозь. И тут же закованный в железо конь катафракта врезался в духаревского жеребца, опрокинул его, оказался сверху (широкое копыто едва не угодило в шлем Духарева) и, развернутый напором задних рядов, повалился набок, выбросив своего всадника прямо на голову Духарева. Они рухнули под копыта атакующей коннице. Ноги Сергея были придавлены содрогающимся в агонии конем, на груди лежал оглушенный (или уже мертвый) булгарский катафракт, и, когда волна латников накатилась на него, Сергей был совершенно беспомощен...

    * * *

    Пчёлко очнулся от боли в боку. Застонал, дернулся...

    - Ишь ты, живой... - сказал кто-то. Рус, судя по выговору.

    - Добей его, Угорь, - сказал другой. Тоже рус.

    Пчёлко, он лежал на животе, лицом в землю, дернулся еще раз, но перевернуться не смог, потому что рус надавил ему на спину.

    - Не-е... - ответил тот, кого назвали Угрем. - Воевода добивать не велел. - Рус возился со шнуровкой панциря. Каждое движение отзывалось болью в боку и голове Пчёлки. - Добивать не буду, а бронь возьму. Бронь воевода Серегей брать не запретил.

    - А я саблю возьму, - сказал Бторой, отвязывая Пчёлкины ножны. - Сабля у него добрая. Вишь, каменья на рукояти.

    Первый тем временем снял с Пчёлки панцирь.

    - А может, все ж таки добить? - спросил второй. - Вишь, у него весь поддоспешник в крови. Всё одно умрет, чё бедняге мучиться?

    - Не надо... - прохрипел Пчёлко. - Не надо добивать... Я воеводе вашему... Серегею... родич...

    Произнося эту ложь, Пчёлко думал не о своей жизни: умри он, и хозяйка его, Людомила Межицкая, останется совсем одна... Эх, зря он все-таки встал под знамена Сурсувула. Негодный из Сурсувула полководец...

    Сильные руки подхватили Пчёлку, перевернули. У булгарина от боли потемнело в глазах, а когда зрение вернулось, он увидел над собой двух русов: одного постарше, усатого, второго - совсем молодого, с гладким лицом.

    - Ну-ка повтори, что сказал! - потребовал молодой.

    - Я воеводе вашему Серегею - родич, - повторил Пчёлко, борясь с болью и тошнотой, держась лишь осознанием того, что его жизнь нужна Людомиле.

    - Да ну? - насмешливо произнес молодой. - Слыхал, Угорь? Ну-ка расскажи, какой он, воевода Серегей?

    - Большой, - сказал Пчёлко. - Повыше меня на голову и в плечах пяди на две пошире. Лицо круглое, волос светлый, ходит, как рысь крадется...

    - Всё правильно, - согласился тот, что постарше.

    - ... Только родичей у него тут нет! - перебил младший. - Все знают: воевода пришел из кривской земли.

    - Жена у него есть, - с усилием выдавил Пчёлко. - Сладислава... И брат у нее... У вас его Мышатой зовут... Я им родич... Я - Пчёлко Радович... Скажите воеводе... Он знает...

    Лицо руса он теперь видел сквозь розовую дымку - только общий контур.

    - Ну-ка, Угорь, бери его, - сказал молодой. - На моего коня сажаем...

    Пчёлку подхватили и усадили на лошадь. От боли он на некоторое время впал в беспамятство. Очнулся, уткнувшись лицом в жесткую гриву. Лошадь под ним двигалась шагом. Молодой рус придерживал Пчелку за пояс, чтоб тот не свалился.

    - Терпи, булгарин, - сказал он.