Над лесом уже поднялась луна, когда путники выбрались из чащобы на небольшую полянку, обросшую молодыми невысокими елками. Посреди валялась здоровенная коряга, и Бран указал на нее тану:

– Посиди пока, коней подержи, – он пристегнул к узде длинный ремень, – а я тут... того... займусь, значит. Сиди и на меня не зыркай.

«Что Хрофт, что этот – все, кто хоть что‑то умеет, от чужих глаз свое умение пуще золота прячут», – мелькнуло у Хагена. Однако он, не возражая, принял у Брана лошадь и уселся на теплую сухую лесину.

У него за спиной завозился Бран – что‑то забормотал неразборчиво; произнеся Заклятье Слуха, тан легко мог бы разобрать каждое слово, но не стал это делать. Кто его знает, этого Сухую Руку, еще почует да взъярится...

Хагену пришлось ждать довольно долго. Бран развел костерок; запахло дымком. Бормотание становилось мало‑помалу все глуше и глуше, и, странное дело, умолкло и потрескивание костерка, и поскрипывание деревьев под ветром, и отголоски лесных шорохов; мягкая, внимательная тишина обволакивала поляну, и вот в ней неожиданно прозвучал негромкий хрипловатый голос Сухой Руки:

– Стало быть, нам сюда указывает... Вставай, садись в седло!

Хаген оглянулся. Бран стоял, расправив плечи и прижимая к сердцу правую ладонь; у его ног беззвучно горел странным зеленоватым пламенем небольшой костерок; и, хотя на поляне царило полное безветрие, очень сильно наклоненная струйка голубого дымка тянула прямо в темный просвет между молодыми елями. Тан мог дать голову на отсечение, что этого просвета не было, когда они въехали на поляну.

– Нам сюда, – глухо повторил Бран.

Тан заглянул в проем, свесившись с седла. Там, однако, не было ничего необычного – череда коричневатых стволов, мох да опавшая хвоя; и все же чувствовалось нечто трудноуловимое, глубокое, первобытное – простое. Это были не хитроумные построения Высшей Магии, коими так гордились Учитель, и другие из его рода; эта вещь казалась сродни восходу или закату.

– Ну, что замер? Вперед, пока ворота открыты. – В голосе Брана слышалось нетерпение. Хаген тронул коня.

За воротами Лесного Коридора тана ждало некоторое разочарование. Они ехали по самой обыкновенной тропе, правда, довольно широкой, сухой и удобной. Между деревьями виднелось небо, луна, высыпавшие уже звезды; вновь послышались обычные звуки ночного леса. По левую руку деревья поредели, тропа повела путников краем обширного мохового болота; словно пятна тьмы, виднелись в отдалении высокие лесистые островины. Как ни старался

Хаген, он не смог заметить и малейших признаков того, что каждый его шаг стал здесь в десятки раз шире.

Волчье Солнце уже успело высоко вскарабкаться по крутой небесной тропе, когда Бран скомандовал привал.

– Здесь недоброе место, – помолчав, негромко сказал Хаген.

– Ты тоже чувствуешь? Да, духов вокруг многовато шастает; Лесной Коридор – их излюбленные тропы. Но ничего. Огородимся... как сумеем, а может, и ты что‑нибудь подбавишь, мне неведомое?

Бран тщательно выбрал сухой моховой бугорок, подобрал какую‑то веточку, что‑то приговаривая, обошел с ней в руках вокруг места ночлега. Хаген прислушался. Сухая Рука накладывал даже не заклятье, а какой‑то очень простой, странный, но и прочный наговор, причем делал это, видно, не слишком понимая, отчего он так делает и почему его защита должна работать. Тан никогда не слышал от Учителя ни о чем подобном.

Закончив, Бран выжидательно глянул на Хагена. Тану не хотелось показывать сейчас все, на что он был способен, – что‑то в Сухой Руке настораживало его, нечто коренным образом отличающее этого странного человека от всех прочих. Хаген никогда и ни с кем не чувствовал подобного раньше, и это тревожило, как и всякая неизвестность.