В Дублине я никого не знал и имел сильное подозрение, что все мои старые убежища и явочные квартиры, которыми я когда‑то пользовался, давно раскрыты. Однако при взгляде на вызывающий наряд девушки из Керри у меня появилась идея.

Давным‑давно в Белфасте, когда я терся в банде налетчиков, Рубака Клонферт частенько брал нас в бордель, находившийся рядом со зданием Четырех Судов в северной части набережной Лиффи. Заведение это посещали по большей части адвокаты и чиновники, но Клонферт был тесно связан с налетчиками и считался чем‑то вроде местного авторитета. Поэтому тамошние девочки, не испытывая особых угрызений совести, свободно пускали нас к себе. Если это заведение все еще работает (а с тех пор прошло почти пятнадцать лет), то там вполне можно перекантоваться. На Рубаку я ссылаться не стану (он давно завязал с темными делишками), но могу прикинуться обычным клиентом. В пиджаке и кепке, с измученным лицом, я вполне сойду за затюканного дублинского адвокатишку по семейным делам или кого‑то в этом роде.

В голове стал оформляться план.

Пойти туда, помыться, почиститься, осмотреть рану. Мне в любом случае нужно было выбираться из этой сводящей с ума толпы, да и разгуливать в футболке, пропитавшейся кровью, далеко не безопасно.

А еще мне нужно было позвонить Бриджит из какого‑нибудь тихого места. Я хотел знать, что за чертовщина происходит. По тону ее голоса, надеюсь, я смогу понять, работал ли фальшивый таксист на нее. Да и был ли он на самом деле наемным убийцей? Он назвал меня по имени – это были мои глюки, или я что‑то не понял, не расслышал? Бриджит, может, и не знает ответов на все вопросы, но на часть точно ответит.

Дальше будет проще. Из Дублина надо убираться, но вот сматываться или нет из самой Ирландии – тот еще вопрос.

Копов я не боялся: если водитель выжил, он не может сказать им правду, а если умер, они с радостью спишут его смерть на очередную разборку среди бандитов – у полиции и без того дел по горло. Для меня ирландская полиция была немногим лучше ирландской армии, и, поскольку служил я когда‑то в армии британской, к этим двум ирландским организациям испытывал только отвращение. Любой салага, который хоть чего‑нибудь стоит, переведется в Ирландский гвардейский полк в Лондоне; любой уважающий себя пилер будет стремиться в одно из крупных полицейских формирований метрополии. Легавые и солдаты из ирландцев посредственные.

Но самодовольством вымощена одна из дорог в ад. Свое отвращение мне надо засунуть куда подальше и продолжить жить как ни в чем не бывало.

– Ты преподаватель? – собравшись с духом, спросила девушка.

– Неужели похож? – скривился я в улыбке.

– Может, студент‑переросток?

– Ну, можно и так сказать. Я всегда чему‑нибудь учусь, – поддакнул я.

– Ну… думаю, это классно. Очень хорошо вернуться в университет в таком возрасте, образование – это ведь самое важное.

– И сколько же лет ты мне дашь?

– Сорок? – неуверенно произнесла она.

Боже! Впрочем, неизвестно, как бы ты, малышка, выглядела после поножовщины.

– Эх… мне всего лишь чуть больше тридцати. Просто всю ночь был на гулянке.

– А какой предмет изучаешь? – задала она следующий вопрос, но, прежде чем я смог придумать ответ, мы очутились на мосту О’Коннелл‑стрит посреди вселенского бедлама. Частью официальных мероприятий Блумова дня это шествие не являлось, и копы растерялись. Автомобили все еще пробовали выехать с набережных и свернуть вверх по улице, а шествие пыталось пройти по О’Коннелл‑стрит дальше на север.

Автобусы, автомобили, грузовики, велосипедисты, пешеходы – все смешалось в совершенно невообразимую кучу прямо в центре города. Кое‑кто из студентов уже начал выходить из себя – кричали в сторону копов, пели что‑то с издевкой.