Я ударил по замку тяжелым ботинком, и дверь открылась.

Запах разложения чуть не сшиб меня с ног. Либо на нижней палубе труп, либо холодильник битком набит гниющим мясом. Я судорожно сглотнул и попятился.

Пес Дональда начал гавкать.

– Что там происходит? – выкрикнул Дональд.

– У тебя есть телефон? – крикнул я в ответ.

– Да!

– Позвони немедленно в скорую помощь, но копов пока не вызывай. Понял? – отозвался я и вошел внутрь. Натянув на нос футболку, достал револьвер. В рубке было светло и ни малейшего намека на беспорядок. Прибранные шкафы. Пустая бутылка из‑под виски «Джек Дэниэлс». Столик с двумя полупустыми кофейными чашками. Рядом с одной чашкой «Белфаст телеграф» от 13 июня, а рядом с другой – сомнительного свойства журнальчик, на обложке которого красуется вальяжно разлегшаяся голая китаянка.

Вдруг катер накренился. Я машинально выкрикнул:

– Есть кто‑нибудь?

Разумеется, никто не ответил. Я поглядел на кофейные чашки. Киллеры не спали, пили кофе, чтобы не заснуть, ожидая жильцов лодки. И жильцы явились.

Я прижал футболку к лицу и толкнул дверь, ведущую – предположительно – на нижнюю палубу. Показалась лестница, исчезающая в темном провале.

– Эй! – крикнул я еще раз и ступил на лестницу, держа револьвер перед собой. Конечно, это был непорядок, но я когда‑то служил в армии, а не на флоте, поэтому спускался по лестнице лицом вперед с револьвером в вытянутой руке – на случай непредвиденных сюрпризов. Волна от проходящей мимо баржи колыхнула катер, и дверь захлопнулась, оставив меня в полной темноте. Мне это очень не понравилось. Я на ощупь спустился с последней ступеньки и раздвинул шторы на квадратных иллюминаторах.

Солнце осветило беспорядок в каюте, но следов обыска или драки не имелось. Складные кровати были незастелены, на полу валялись одежда, книги, на бельевой веревке висели на прищепках черно‑белые фотографии деревьев, гор, детей, куч мусора на тротуарах. Камбуз, си‑ди плеер, несколько дисков в держателе.

Запах тут чувствовался еще сильнее.

Две двери.

Одна – за лестницей – вела в трюм и машинное отделение. Другая – в конце каюты – в передние отсеки катера. Что‑то подсказало мне, что идти надо к передней двери. Шагнув к ней, я увидел вытекающую из‑под нее липкую массу.

Нет, не вытекающую. Вытекла она вчера утром. А теперь она разлагалась и издавала зловоние.

– Э‑эх… – грустно протянул я.

Осторожно толкнул дверь стволом револьвера.

Узкий коридор весь был залит кровью: и деревянный пол, и стены, даже потолок. Я нагнулся, дотронулся, растер между пальцами: сухая, побуревшая – вчерашняя. На двери слева висела табличка «WC».

Я открыл ее.

Так, это, должно быть, студент из Шотландии.

Светловолосый парнишка лет двадцати, в пижаме. Руки связаны за спиной. Ему дважды выстрелили в голову. Первый же выстрел в затылок его и убил, а когда он свалился в душевую кабину, ему всадили заряд в темя – для пущей уверенности. Использовали какое‑то крупнокалиберное оружие. Киллерам наверняка пришлось пользоваться глушителем, иначе я бы предположил, что стреляли из двустволки: лицо парня почти отделилось от головы и вся маленькая ванная комната была забрызгана кровью и мозгами с осколками черепа.

Я кивнул, вернулся в каюту, убрал револьвер. Живых не осталось. Кто‑то позаботился об этом.

Другая каюта.

Дверь не распахивалась, что‑то мешало. Я осторожно приоткрыл: разбитое зеркало, окровавленные простыни и рыжая девушка с перерезанным горлом, растянувшаяся на полу лицом вниз.

– Шивон! Боже милостивый… – просипел я.