Изменить размер шрифта - +

    Прорубить из такой позиции толстую, ватную одежду, к тому же прошитую металлическими бляшками, было невозможно, а в ответ я почти неминуемо должен был получить удар саблей по незащищенной голове. Однако опять вмешался его величество случай. Ногаец, видимо, слишком низко опустил руку с саблей и, как на косу, налетел ей на вогнутый клинок ятагана. Завизжав, он откинулся назад почти до крупа лошади и так, будто лежа на спине, ускакал в сторону.

    Теперь против меня остался только один противник, плосколицый человек с редкой бородкой и неподвижным гипнотическим взглядом. Он ногами горячил коня, и тот чертом вертелся на месте, в полном контрасте со своим совершенно спокойным хозяином. Я же неподвижно стоял, выставив перед собой ятаган, и ждал, что предпримет противник.

    Мы в упор разглядывали друг друга. На плоском, кирпичного загара лице не было ни страха, ни растерянности. Может быть, немного удивления от такого нестандартного развития событий. Он созерцал меня, вероятно, так же равнодушно, как свою бескрайнюю степь, смотрел, как на скучную докуку, и профессионально оценивал шансы на победу. Я продолжал стоять все в той же позиции, как вдруг он бросил коня в сторону и ускакал.

    Я устало опустил клинок к земле и только тогда смог осмотреться по сторонам.

    Судя по всему, победа осталась за нами. На дорогу возвращались женщины и безоружные мужики. Несколько человек бежало к месту основного сражения.

    Я выбрался на дорогу и медленно пошел к сгрудившейся над телами толпе.

    Увидев меня, люди расступились, и я смог оценить наши потери. Двое мужиков, тех, что упали при первой атаке, были мертвы. Их прямо-таки раскромсали на куски, и смотреть на иссеченные человеческие тела было жутко.

    Отец Алексий в темной от крови сутане стоял на коленях и молился. Четвертой жертвой был горожанин, которого я вчера освободил от колодок. Он был пока жив, но тяжело ранен.

    Кроме наших, на дороге лежало шестеро убитых ногайцев. Остальные раненые и здоровые сумели ускакать, так же, как и два моих подранка.

    -  Как ты, отче? - устало спросил я Алексия.

    -  Ох, грехи мои тяжкие! - ответил он, подняв на меня измазанное кровью лицо. - За что насылаешь испытание на раба своего, Господи?

    Вопрос был явно не ко мне, и я на него не ответил. Однако, убедившись, что на попе нет ни царапинки, а кровь на нем чужая, оставил его в покое и наклонился над раненым горожанином. Посекли его жестоко, и будь у нас в близкой досягаемости клиническая больница скорой помощи имени Склифосовского, то шансы выжить, у него, возможно, кое-какие и были бы, но не здесь, на пустой дороге. Раненый человек элементарно истекал кровью.

    -  Отпусти грехи, батюшка, - попросил он, со свистом выталкивая воздух из легких.

    -  Отец Алексий! - позвал я кающегося священника. - Отпусти грехи человеку!

    -  Недостоин! - живо отозвался поп и продолжил кланяться земле и креститься.

    -  Отпусти, грехи, батюшка! Господом Богом молю! - так же с трудом вымолвил раненый.

    Брать на себя таинство посредничества человека с Богом и тайну исповеди, несмотря на надетый стихарь, мне было никак нельзя, по всем мыслимым моральным причинам, но отказать умирающему я не мог. Пришлось взять грех на душу и пойти на прямое святотатство. Самое грустное, что я ко всему прочему очень отдаленно представлял, как в таких случаях отпускаются грехи.

    -  Во имя отца, сына и святого духа, - скороговоркой проговорил я, закрывая лицо умирающего полой своего изодранного священнического одеяния и знаками отгоняя сгрудившихся вокруг нас любопытных.

Быстрый переход