-  Не перед человеком кайся, а пред Господом, - сочинил я фразу, которую условно можно было принять за цитату из Священного Писания. - Тайна исповеди священна, - добавил я для пущего эффекта.

    Наталья Георгиевна промолчала, но все-таки спросила:

    -  А кто же ты, государь?

    Вопрос был, что называется, на засыпку. Как ни ответь - все солжешь. Выручила меня Ульяна, она продолжала гадание, не обращая на нас внимания:

    -  Дорога у тебя дальняя и неясная. Впереди темно, позади темно. Явился ты к нам ниоткуда и уйдешь никуда.

    С этим спорить было невозможно.

    -  То-то, я смотрю, говоришь ты как-то не по-нашему, - опять задумчиво прокомментировала Наталья Георгиевна.

    Я опять промолчал. Было похоже на то, что слова гадалки Морозова воспринимает как истину в последней инстанции.

    -  И зла нет у тебя на сердце, прост ты и незлобив. Хочешь добро нести, да не всегда можешь.

    В принципе, все сходилось.

    Я даже наклонился над бадьей, пытаясь разглядеть то, что видит в воде девочка. Однако угольки уже прекратили свое движение, и вода была гладкая и спокойная.

    -  Не знаю, о чем ты толкуешь, - только и нашелся сказать я. - Откуда пришел, куда ушел! Ты вот лучше Наталье Георгиевне погадай, ей, поди, интересно про себя узнать.

    -  А и погадаю, - задумчиво сказала Ульяна, пристально вглядываясь в мое лицо.

    -  Только на тебя, боярин, я после еще погадаю.

    -  Гадай, - согласился я, только я во все это не очень верю.

    -  Вода никогда не обманет, - упрямо сказала Ульяна, - на что гадать-то, добавила она, взглянув на Морозову, на угли али на кольцо?

    -  Погадай на кольцо, - зардевшись, попросила вдова.

    Ульяна выдернула из юбки нитку, привязала к ней медное колечко и начала раскачивать его над водой в бадейке так, что оно слегка задевало гладь.

    -  Быть тебе, боярыня, любимой, - заговорила девочка каким-то сомнамбулическим голосом, - да не долго счастливой. Бури ты любишь, а гладь и мир не по тебе. На самый верх взойдешь, на самом верху умрешь. Сына твоего близ двух венцов вижу. Все ему кланяются, а он никому.

    Наталья Георгиевна напряженно ловила слова простой деревенской девчонки.

    -  А про дочку скажи, как дочка-то, - заворожено спросила она.

    -  Про дочку много не вижу, - сказало усталым голосом Ульяна и положила руки на колени. - Жива будет, а как жизнь повернется, не знаю, на нее особо гадать нужно.

    Однако погадать на девочку Ульяна не успела, дверь избы широко распахнулась, и в нее ввалилось несколько человек стрелецкого обличия, но незнакомого цвета кафтанах. О желто-зеленом стрелецком полке я не слышал. Были они при бердышах и саблях.

    -  Попались, ясны соколы! - сказал, выходя из-за спин солдат и довольно потирая руки, толстый мужчина с румяным, сытым лицом. - Давно мы вас поджидаем!

    Я, было, дернулся инстинктивно к своему ятагану, но стрельцы оказались быстрее и двумя копья приперли меня к стене. Острия проткнули нательную рубаху неглубоко вошли в тело. Грудь окрасилась кровью.

    -  Ишь, какой шустрый! - довольно сказал толстяк.

    Все произошло так неожиданно, что я ничего толком не понял. Мелькнула мысль, что меня все-таки выследили за инцидент с разгромленными стражниками.