Появился Соврадзе, весь благоухающий пачули, как именинник, и сверкая белыми, как кипень, зубами, заявил, что он «средней» ни в зуб толкнуть не знает.

— Ничего, вывезем, я суфлировать буду, так что небу станет жарко, — утешал его Гремушин.

— Вот чэловэк! А попечитель?

— И ему станет жарко! И он выйдет проветриться! — сострил кто-то.

Захохотали. Купидон, тоже особенно гладенький и прилизанный ради торжественного дня сегодня, как из-под земли вырос посреди гимназистов…

— Тише, господа-с! Прошу вас… Я записывать буду, — нервно зазвенел его голос.

— Нет, уж дудки теперь… Записывать нельзя. Мы сами скоро записывать станем! — послышались возмущенные голоса.

— Не грубите-с! — растерялся наставник и вдруг выпучил глаза на Соврадзе.

— Господин Соврадзе… что-с с вами?

— Как что? — захлопал глазами армянин.

— Пахнете-с!..

— Это нэчего, душя моя… Привыйкайте… Это даже очэн прекрасно, когда от чэловэка дух хороший ыдет… Его высокопревосходительство очэн одобрять будэт… У них даже кучера при дворе душатся. Честное слово говорю, верно!

И незаметно юркнул за спины других. Неожиданно бурей влетел в зал общий любимец и баловень Каменский.

— Гг. будущие студенты! Слушайте! Необычайное происшествие! Неожиданное известие! Два известия! Ликуйте и плачьте, о ариане! За нечестие ваше да воздастся вам! — орал Миша, взгромоздившись на кресло, приготовленное для редкого посетителя в самом центре красного стола.

Ариане всколыхнулись и вмиг тесною густой толпой окружили Мишу Каменского.

— Слушайте, головорезы, — повысил он и без того свой звонкий тенор, — во-первых, гадюка исчезла.

— Кто? Куда? — так и застонало стоном кругом.

— Ренке ушел… Вчера днем присылал за бумагами. Письмо накатал, шельмец, какое… «Не нахожу мол, нужным оканчивать курс там, где оцениваются успехи каких-то жалких зубрил». Это он в твой огород, Юрочкин, — внезапно обернулся Миша к Радину, вспыхнувшему до корней волос, — а его, мол, превосходительство Нэда фон Ренке, Трэреренки, не ценят не в грош. И закатился, аки солнце в час вечерний… А за бумагами лакеуса прислал. Ей-Богу!

— Фи-гу-ра! Тоже с норовом!

— Ну, и шут с ним!

— Забодай его козел рогами!

— Дрянцо! — Послышались со всех сторон нетерпеливые, задорные голоса.

— Ну, а еще что? Говори, Мишка!

— А вторая новость еще почище будет! На помощь экзаменаторам, в число ассистентов Шавку назначили!

— О-о! — Стоном вырвалось из сорока молодых грудей. Насколько уход Ренке из гимназии за полтора месяца до выпуска не произвел впечатления, настолько появление на сегодняшнем экзамене Собачкина произвело полную сенсацию. Ариане приуныли. Некоторые были близки к отчаянию.

— Нда, вот так штука! — зазвенели нервные голоса.

— Видал миндал!

— Он тебе качанье-то припомнит!

— Думать надо!

— Синяки еще, чай, не прошли!

— Зарежет.

— Без ножа зарежет, что и говорить! — Наивный, розовый и пухлый, как сайка, Талин перебегал от одного восьмиклассника к другому и, страшно пуча свои рыбьи глаза, чуть не плача говорил:

— Ведь теперь, чего доброго, и университет насмарку! а?

— Попочка! Закройте ваш клювик… Не расточайте перлы вашего остроумия! Наклейте пластырь на губку, душечка, цыпленочек вы мой! — подкатился к нему Миша, и тут же, увидя Радина, шепнул ему, лукаво подмигивая на рукав своего парадного мундира:

— У меня тут шпаргалка вшита… Первый сорт! Сестра на резинке вделала… Всю ночь хронологию в нее вкатывал… Здорово, брат!

— Не попадись только, Попочка! — предупредил Юрий.