.. Кстати, предупреждаю,
бойтесь Роллинга, он упрям, и если решил вас убить, - убьет.
- Меня давно удивляло, почему вы его не скормили акулам.
- Мне нужен заложник... Но, во всяком случае, онто не попадет в список "первой тысячи"...
Шельга помолчал. Спросил спокойно:
- Сифилиса у вас не было, Гарин?
- Представьте - не было. Мне тоже иногда думалось, все ли в порядке в черепушке... Ходил даже к врачу. Рефлексы повышены, только. Ну,
одевайтесь, идем ужинать.
Грозовые тучи утонули на северо-востоке. Синий океан был необъятно ласков. Мягкие гребни волн сверкали стеклом. Гнались дельфины за водяным
следом яхты, перегоняя, кувыркались, маслянистые и веселые. Гортанно кричали большие чайки, плывя над парусами. Вдали из океана подымались
голубоватые, как мираж, очертания скалистого острова.
Сверху - в бочке - матрос крикнул: "Земля". И стоящие на палубе вздрогнули. Это была земля неведомого будущего. Она была похожа на длинное
облачко, лежащее на горизонте. К нему несли "Аризону" полные ветра паруса.
Матросы мыли палубу, шлепая босыми ногами. Косматое солнце пылало в бездонных просторах неба и океана. Гарин, пощипывая бородку, силился
проникнуть в пелену будущего, окутавшую остров. О, если бы знать!..
В далеких перспективах Васильевского острова пылал осенний закат.
Багровым и мрачным светом были озарены баржи с дровами, буксиры, лодки рыбаков, дымы, запутавшиеся между решетчатыми кранами эллингов.
Пожаром горели стекла пустынных дворцов.
С запада, из-за дымов, по лилово-черной Неве подходил пароход. Он заревел, приветствуя Ленинград и конец пути. Огни его иллюминаторов
озарили колонны Горного института, Морского училища, лица гуляющих, и он стал ошвартовываться у плавучей, красной, с белыми колонками, таможни.
Началась обычная суета досмотра.
Пассажир первого класса, смуглый, широкоскулый человек, по паспорту научный сотрудник Французского географического общества, стоял у борта.
Он глядел на город, затянутый вечерним туманом. Еще остался свет на куполе Исаакия, на золотых иглах Адмиралтейства и Петропавловского
собора.
Казалось, этот шпиль, пронзающий небо, задуман был Петром как меч, грозящий на морском рубеже России.
Широкоскулый человек вытянул шею, глядя на иглу собора. Казалось, он был потрясен и взволнован, как путник, увидевший после многолетней
разлуки кровлю родного дома. И вот по темной Неве от крепости долетел торжественный звон: на Петропавловском соборе, где догорал свет на узком
мече, над могилами императоров куранты играли "Интернационал".
Человек стиснул перила, из горла его вырвалось что-то вроде рычания, он повернулся спиной к крепости.
В таможне он предъявил паспорт на имя Артура Леви и во все время осмотра стоял, хмуро опустив голову, чтобы не выдать злого блеска глаз.
Затем, положив клетчатый плед на плечо, с небольшим чемоданчиком, он сошел на набережную Васильевского острова. Сияли осенние звезды. Он
выпрямился с долго сдерживаемым вздохом. Оглянул спящие дома, пароход, на котором горели два огня на мачтах да тихо постукивал мотор динамо, и
зашагал к мосту.
Какой-то высокий человек в парусиновой блузе медленно шел навстречу. |