Изменить размер шрифта - +
.. Кстати, предупреждаю,

бойтесь Роллинга, он упрям, и если решил вас убить, - убьет.
     - Меня давно удивляло, почему вы его не скормили акулам.
     - Мне нужен заложник... Но, во всяком случае, онто не попадет в список "первой тысячи"...
     Шельга помолчал. Спросил спокойно:
     - Сифилиса у вас не было, Гарин?
     - Представьте - не было. Мне тоже иногда думалось, все ли в порядке в черепушке... Ходил даже к врачу. Рефлексы повышены, только. Ну,

одевайтесь, идем ужинать.
     Грозовые тучи утонули на северо-востоке. Синий океан был необъятно ласков. Мягкие гребни волн сверкали стеклом. Гнались дельфины за водяным

следом яхты, перегоняя, кувыркались, маслянистые и веселые. Гортанно кричали большие чайки, плывя над парусами. Вдали из океана подымались

голубоватые, как мираж, очертания скалистого острова.
     Сверху - в бочке - матрос крикнул: "Земля". И стоящие на палубе вздрогнули. Это была земля неведомого будущего. Она была похожа на длинное

облачко, лежащее на горизонте. К нему несли "Аризону" полные ветра паруса.
     Матросы мыли палубу, шлепая босыми ногами. Косматое солнце пылало в бездонных просторах неба и океана. Гарин, пощипывая бородку, силился

проникнуть в пелену будущего, окутавшую остров. О, если бы знать!..
     В далеких перспективах Васильевского острова пылал осенний закат.
     Багровым и мрачным светом были озарены баржи с дровами, буксиры, лодки рыбаков, дымы, запутавшиеся между решетчатыми кранами эллингов.

Пожаром горели стекла пустынных дворцов.
     С запада, из-за дымов, по лилово-черной Неве подходил пароход. Он заревел, приветствуя Ленинград и конец пути. Огни его иллюминаторов

озарили колонны Горного института, Морского училища, лица гуляющих, и он стал ошвартовываться у плавучей, красной, с белыми колонками, таможни.

Началась обычная суета досмотра.
     Пассажир первого класса, смуглый, широкоскулый человек, по паспорту научный сотрудник Французского географического общества, стоял у борта.
     Он глядел на город, затянутый вечерним туманом. Еще остался свет на куполе Исаакия, на золотых иглах Адмиралтейства и Петропавловского

собора.
     Казалось, этот шпиль, пронзающий небо, задуман был Петром как меч, грозящий на морском рубеже России.
     Широкоскулый человек вытянул шею, глядя на иглу собора. Казалось, он был потрясен и взволнован, как путник, увидевший после многолетней

разлуки кровлю родного дома. И вот по темной Неве от крепости долетел торжественный звон: на Петропавловском соборе, где догорал свет на узком

мече, над могилами императоров куранты играли "Интернационал".
     Человек стиснул перила, из горла его вырвалось что-то вроде рычания, он повернулся спиной к крепости.
     В таможне он предъявил паспорт на имя Артура Леви и во все время осмотра стоял, хмуро опустив голову, чтобы не выдать злого блеска глаз.
     Затем, положив клетчатый плед на плечо, с небольшим чемоданчиком, он сошел на набережную Васильевского острова. Сияли осенние звезды. Он

выпрямился с долго сдерживаемым вздохом. Оглянул спящие дома, пароход, на котором горели два огня на мачтах да тихо постукивал мотор динамо, и

зашагал к мосту.
     Какой-то высокий человек в парусиновой блузе медленно шел навстречу.
Быстрый переход