Изменить размер шрифта - +
Он почувствовал тепло, идущее от очага, - ноги его

задрожали. Гарин подставил табурет. Шельга сейчас же сел, уронив на колени гипсовую руку.
     Генерал и оба офицера глядели на него так, что, казалось, дай знак, мигни, - от человека рожки да ножки останутся. Но Гарин не подал знака.
     Потрепав Шельгу по колену, сказал весело:
     - Здесь у вас ни в чем не будет недостатка. Вы у порядочных людей, - им хорошо заплачено. Через несколько дней я вас освобожу. Товарищ

Шельга, дайте честное слово, что вы не будете пытаться бежать, скандалить, привлекать внимание полиции.
     Шельга отрицательно мотнул опущенной головой Гарин нагнулся к нему:
     - Иначе трудно будет поручиться за удобство вашего пребывания... Ну, даете?
     Шельга проговорил медленно, негромко:
     - Даю слово коммуниста... (Сейчас же у генерала бритая голова на черепе поползла к ушам, офицеры быстро переглянулись, нехорошо

усмехнулись.) Даю слово коммуниста, - убить вас при первой возможности, Гарин... Даю слово отнять у вас аппарат и привезти его в Москву... Даю

слово, что двадцать восьмого...
     Гарин не дал ему договорить. Схватил за горло...
     - Замолчи... Идиот!.. Сумасшедший!..
     Обернулся и - повелительно:
     - Господа офицеры, предупреждаю вас, этот человек очень опасен, у него навязчивая идея...
     - Я и говорю, - самое лучшее держать его в винном погребе, - пробасил генерал. - Увести пленника...
     Гарин взмахнул бородкой. Офицеры подхватили Шельгу, втолкнули в боковую дверь и поволокли в погреб. Гарин стал натягивать автомобильные

перчатки.
     - В ночь на двадцать девятое я буду здесь. Тридцатого вы можете, ваше превосходительство, прекратить опыты над разведением кроликов, купить

себе каюту первого класса на трансатлантическом пароходе и жить барином хоть на Пятом авеню в Нью-Йорке.
     - Нужно оставить какие-нибудь документы для этого сукиного кота, - сказал генерал.
     - Пожалуйста, любой паспорт на выбор.
     Гарин вынул из кармана сверток, перевязанный бечевкой. Это были документы, похищенные им у Шельги в Фонтенебло. Он еще не заглядывал в них

за недосугом.
     - Здесь, видимо, паспорта, приготовленные для меня. Предусмотрительно... Вот, получайте, ваше превосходительство...
     Гарин швырнул на стол паспортную книжку и, продолжая рыться в бумажнике, - чем-то заинтересовался, - придвинулся к лампе. Брови его

сдвинулись.
     - Черт! - И он кинулся к боковой двери, куда утащили Шельгу.
     Шельга лежал на каменном полу на матраце. Керосиновая коптилка освещала сводчатый погреб, пустые бочки, заросли паутины. Гарин некоторое

время искал глазами Шельгу. Стоя перед ним, покусывал губы.
     - Я погорячился, не сердитесь, Шельга. Думаю, что все-таки мы найдем с вами общий язык. Договоримся. Хотите?
     - Попытайтесь.
     Гарин говорил вкрадчиво, совсем по-другому, чем десять минут назад.
     Шельга насторожился. Но пережитое за эту ночь волнение, еще гудящие во всем теле остатки усыпительного газа и боль в руке ослабляли его

внимание. Гарин присел на матрац. Закурил. Лицо его казалось задумчивым, и весь он - благожелательный, изящный...
     "К чему, подлец, гнет? К чему гнет?" - думал Шельга, морщась от головной боли.
Быстрый переход