|
Затем Кацапаган спешно созвал уцелевших обров на воинский совет. Два ряда воинов отныне охраняли избу, а еще ряд с луками наготове расставил вокруг двора - они не должны были подпускать близко даже полевую мышь. - Он не сгорел, - заявил Кацапаган. Лицо его было мрачно, под глазами висели темные мешки. - Еще знаем, что не напуган, иначе бы давно убрался. Он объявил нам войну. Сумасшедший, это ясно. Десятник пристально всматривался в суровые жесткие лица, испещренные шрамами. Каждому молодому мужчине, который вступал в ряды воинов, жрецы наносят глубокие раны на щеках - это знак воинов-зверей, а у них были еще и кольца на левой руке - знак бесчестия, он же знак воинской доблести. В мирное время изгои, в военное - самые лютые бойцы, что сражаются, как звери, ярятся, как звери. Сейчас ни на одном лице не проступил страх, ни один взгляд не дрогнул. Чужой ли бог, демон ли, неведомый богатырь - они пойдут, как на лютого медведя, вепря или могучего тура, забросают стрелами, поднимут на копья! - Я послал гонца к хану, - закончил Кацапаган. - Он назначит меня сотником, не осталось старых воинов. Мы бросим на этого пещерника-воина все силы. Гугугубун, ты умеешь водить летучие отряды. Бери десяток, бери два или три, но уничтожь его! - Трех десятков хватит, - ответил Гугугубун. Гульчачак отскочила от окна, ее глаза были широко распахнуты, брови выгнулись тонкими дугами: - Ты слышал, что прокричал гонец? Морш сидел за столом, светильник освещал смуглое лицо, горящие глаза. Он листал ветхую рукопись, сестре ответил не сразу: - Он жив?.. Боюсь, мы повстречали необыкновенного человека. - Они устраивают на него охоту! - По зубам ли такая дичь?.. Обры - свирепые воины, бесстрашные, но слишком невежественные. Он умнее, может уйти. Надо сделать так, чтобы не ушел. Она смотрела на него с недоверием: - Надо ли нам вмешиваться? - Он не нашей веры, сестра. Поэтому его надо уничтожить, ибо покорить такого человека невозможно. Он не обрин. Он намного умнее. Иди, седлай коней, а я договорюсь с вождями этих дикарей. Поморщившись, он решительно развязал на голове повязку. Под коричневой коркой запекшейся крови виднелся вздутый багровый шрам, а опухоль постепенно теряла кровавый цвет. Морш криво усмехнулся, показал мелкие, как у хорька, белые зубы: - Заодно рассчитаюсь! Олег ехал на огромном белом жеребце, второго коня вел в поводу. Он был в безрукавке из волчьей шкуры мехом наружу, распахнутой на широкой груди. Обнаженные мускулистые руки блестели на солнце. Рукоять огромного двуручного меча торчала на перевязи из-за спины, на поясе в чехлах плотно сидели два швыряльных ножа, а лук и колчан со стрелами повесил с правой стороны седла. Слева висел щит - небольшой, круглый, такими скифы, а затем готы, пользовались в конных стычках. Олег щит не жаловал, пользовался редко, но сейчас взял - отвык от ударов меча. Поднялось солнце, меч в тяжелых ножнах начал ерзать по вспотевшей спине - Олег дважды подтягивал широкую перевязь. Наконец снял меч, зацепил на крюки слева от седла, а щит повесил на спину: легче, заодно защитит от стрелы. На шее болталось ожерелье с оберегами - он сам вырезал из дерева этих волков, рыбок, медведей, птиц, мечи, щиты и лики богов. Крохотные, не крупнее ореха, легкие, они всегда болтались на его шее. Он вспоминал о них только во время раздумий, но сейчас чаще обычного перебирал их, сидя в седле, прислушивался к голосу души. |
