И она протянула юноше руку, ослепив пленительной улыбкой и не менее чарующим взором.

Коулби распрощался за руку со всеми по очереди, заикаясь, пробормотал слова благодарности Фенеле, после чего Рекс Рэнсом проводил его до выходной двери.

— А теперь пора спать, — заявила Фенела, полагая, что строгость нужна ради блага самой My.

Не стоит ребенку зисиживаться допоздна… однако как тут уйдешь? Кажется, Саймон не шутил, когда протестующе завопил: «Глупости! Не так уж часто я приезжаю! К черту все правила и режим! Должны же быть исключения!»

— Ладно, если только утром ты обещаешь успокоить Нэни, — согласилась Фенела, — и не беситься, если твой завтрак будет готов не раньше полудня.

— Я сам о себе позабочусь, — пообещал Саймон, сделав вид, что обиделся на дружный хохот присутствующих.

— Ага, только дом опять не спали! — веселилась My. — Помнишь, как ты оставил на всю ночь кипятиться свои кисти, и как рассвирепела Нэни, обнаружив, что ты воспользовался ее кастрюлькой для молока?

В комнату вернулся Рекс Рэнсом и сел у огня.

— Весьма достойный молодой человек, — заметил он. — Он сделал все, что было в его силах, чтобы помочь мне, и даже больше, чем я просил.

— А я бы так хотела побывать в Уетерби-Корт! — неожиданно заявила My. — Наверно, это удивительный дом — страшно старинный!

— Разве вы никогда там не были? — удивился Рэнсом.

— Вряд ли нас когда-нибудь пригласят… — тоскливо ответила девочка.

— Но почему же? — опрометчиво вырвалось у Рекса.

Помявшись с минуту, My сказала-таки правду.

— Неужели не понятно? Здесь с нами никто не знается. Вот почему мои одноклассницы скорее умрут, чем пригласят меня в гости. Меня бы и из школы давно выгнали, да уж недолго учиться осталось. И, поверьте, для всех будет настоящий праздник, когда они наконец со мной распрощаются.

My говорила с неожиданной горечью, от которой щемило сердце. Наступило тяжелое молчание, потом Саймон, встав с софы и замерев перед огнем, сказал:

— Милое мое дитя, если ты собираешься огорчаться из-за любого слова, сказанного каждым придурком, то будешь крайне несчастна всю свою жизнь. Тебе выпала честь — да-да, именно честь! — родиться в образованной, интеллигентной семье! Чего же тебе еще?

— Много чего! — с жаром откликнулась My.

Тут Фенела подалась вперед и успокаивающе накрыла ладонью ручку My, стараясь остановить слова, готовые сорваться с губ сестры.

— Бесполезно, My, — сказала девушка. — Папа этого не выносит, только взбесишь его.

— Что ты мелешь чепуху! — сказал Саймон. — С чего это мне вдруг беситься, а? Пусть ребенок говорит, что вздумается!

Он был в самом лучшем расположении духа, но Фенела хорошо знала, как мало требуется, чтобы вывести его из себя и превратить спокойное добродушие в бешеную ярость. Фенела сплела свои пальцы с пальчиками My и многозначительно сжала их.

— Все нормально, Саймон, — сказала она. — Не обращай внимания, просто жизнь здесь у нас скучная и порой приедается. Лучше пойди скорее закончи свою новую картину. Может быть, тогда мы с My сможем прокатиться в Лондон.

Лежа в темноте, Фенела думала об Илейн. Несомненно, та была влюблена в Саймона, однако, поскольку ситуация такая случалась не впервой, то девушка очень надеялась, что Саймон не испытывает к своей подруге подлинного интереса.

Тем не менее за вечер случилось кое-что, заставившее Фенелу не на шутку задуматься.